Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

В октябре у шиитов начался святой месяц Мухаррам, на десятый день которого приходится Ашура, священнейший для шиитов день поминовения третьего имама-мученика Хусейна. Через несколько лет миссионер Уильям Миллер так опишет шествия мешхедских шиитов на Мухаррам: «Мимо меня проследовала группа обнаженных по пояс мужчин, бичующих себя по голым спинам цепями. Следом шли „головорезы «, то есть мужчины, давшие обет рассечь себе лбы клинками и обагрить собственной кровью свои белые балахоны»[186]. Толпа взирала на процессию с громкими скорбными причитаниями. Затем исполнялись тази́и, мистерии в память о страстотерпце. Мухаррам – великое событие длиною в месяц, снедающее обычно всю энергию горожан, но в 1918 году празднования, по свидетельству Грея, прошли непривычно тихо: «Из-за недавней повальной болезни в городе на шествиях религиозных фанатиков присутствовало как никогда мало народу».

Наконец в декабре 1918 года измученный работой в одиночку на фоне кризиса, тифом и гриппом Хоффман закрыл свою Американскую больницу, но, прежде чем отправиться на честно заслуженный отдых, собрался с силами и написал письмо на родину, в адрес своей церкви, с просьбой выделить больнице средства на расширение коечного фонда и второго врача, поскольку в одиночку он уже не справляется. В письме он с энтузиазмом сообщал о том, что возможности для «медицинского евангелизма» в Мешхеде самые благодатные, поскольку все дороги в этом регионе ведут в этот город и все благоприятствует тому, чтобы предлагать паломникам возможность для исцеления и телом, и душой. Церковь запрашиваемые средства выделила.

Кавам благополучно пережил смуту и устроенный при британской поддержке военный переворот 1921 года, в результате которого власть в Персии взял в свои руки генерал Реза-хан Пехлеви, в скором времени провозглашенный новым шахом, нашел общий язык с новыми властями и пять сроков отслужил на посту премьер-министра страны. Шах со временем полностью перестроил Мешхед по продольно-поперечному уличному плану западного образца, связал его с Тегераном современным шоссе, а древние кладбища уничтожил. Хоффман, задержавшийся в Мешхеде до 1947 года, оставил личное свидетельство радикальности перестройки города: «Столетиями лежавшие в земле кости совковыми лопатами грузили в тачки и свозили в безымянные общие могилы, а каменные надгробия распиливали на бордюры для тротуаров»[187].

Глава 2 Эффект плацебо

В конце XIX века в Европе и Америке у заболевшего человека уже был выбор, к кому обратиться: к «обычному» ли врачу или к гомеопату, натуропату, остеопату, народному знахарю-целителю, или раскидать яйца по корзинам и сходить ко всем пяти, или сэкономить на них всех и положиться на судьбу или милость Всевышнего… Разница между ситуацией того времени и современной реальностью заключалась в том, что «обычный» врач ничем из общего ряда не выделялся и особого статуса не имел. Иными словами, медицина тогда не делилась на «общепринятую» и «альтернативную», как это имеет место в наши дни. Врач с западным медицинским образованием считался, по сути, таким же служителем культа Асклепия-Гиппократа, как и остальные целители – служителями своих культов. В начале XX века обычные «ученые» медики вроде бы отбились от конкуренции со стороны «шарлатанов», предлагавших услуги «традиционной» или, напротив, «нетрадиционной», «народной», «эзотерической» и «экстрасенсорной» медицины. В Европе это было достигнуто через усиление государственного регулирования здравоохранения, в Америке – серией громких судебных процессов и битв на законодательном поле, но результат и там, и там вышел идентичный: медицина в современном понимании монополизировала право на лечение широких народных масс. И к 1918 году никто уже ее особое и главенствующее положение оспаривать даже и не пытался.

Соответственно, когда разразился испанский грипп, в индустриальном мире люди стали массово обращаться за помощью к врачам. А что те имели им предложить? Само собой, не эффективную вакцину, ведь истинный возбудитель гриппа еще даже не был выявлен, и тем более не антивирусные препараты, которые начнут появляться в клинической практике лишь в 1960-х годах… И даже антибиотиков для лечения оппортунистических бактериальных инфекций у медиков тогда еще не было, – они появятся лишь после Второй мировой войны. Глядя на хрипящих, задыхающихся пациентов с синюшными лицами, они чувствовали, что нужно что-то делать, и они взяли на вооружение единственно возможный в их ситуации подход и стали практиковать полипрагмазию или полифармацию, иными словами – пичкать пациентов всеми лекарствами, какие только имеются в их аптечках.