Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Эссельстин и его помощники-миссионеры сбились с ног, помогая британскому консульству раздавать пайки голодающим. Затем и доктор Хоффман, и преподобный Эссельстин, иногда заправлявший окладистую рыжую бороду под врачебный халат и выступавший в роли ассистента хирурга, подхватили тиф. Эссельстин не выжил и был похоронен на местном русском кладбище. Хоффман же, едва оправившись от тифа, слег с гриппом[184]. Именно в этот тяжелый момент на поле общественного здравоохранения решительно вторгся генерал-губернатор Кавам ас-Салтане. С помощью британцев, искусно играя на паническом страхе местного населения перед возможным вторжением большевиков, он взял под личный контроль все общественные учреждения города и растормошил дремлющий санитарный комитет, который тут же воскресил к жизни свои прошлогодние рекомендации, выпущенные по случаю вспышки холеры (ни на что другое времени у него и не было). Ими предписывалось запретить захоронение тел в черте города, по крайней мере, на время эпидемии, а также доставку в Мешхед тел умерших родственников с прилегающих территорий. Кроме того, погребение тел на городском кладбище предписывалось проводить под надзором санитарного инспектора.

18 сентября Кавам обратился к управляющим святилища с письменной просьбой обеспечить соблюдение рекомендаций[185]. Именно просить, а не распоряжаться ему пришлось по той причине, что выполнение рекомендаций подразумевало не просто приостановление соблюдения многовековых традиций, но в чем-то, возможно, даже и посягательство на авторитет священных текстов, предписывавших обратное. Должно быть, Кавам не исключал и того, что получит резкий отпор от духовенства, однако, судя по всему, его знаменитый дар убеждения сработал и на этот раз. Главный администратор мавзолея отписался ему в тот же день и заявил, что хотя ему и не вполне приятны некоторые слова и выражения, употребленные комитетом, которые лично он счел оскорбляющими достоинство святыни, он тем не менее согласен выполнить просьбу губернатора из чувства личного уважения к нему. Затем этот старейшина составил письменные распоряжения для своих подчиненных, расписав в них, кому и что именно делать. Вероятно, он и сам пребывал под впечатлением масштаба катастрофы, поскольку не только согласился на проведение похорон под надзором санитарного инспектора, но и положил ему зарплату за счет мавзолея. Могилы он приказал рыть глубиной не меньше метра, а опущенные в них тела засыпать толстым слоем земли, непременно перемешанной с известью, «чтобы исключить распространение ядовитого духа от трупов». Всякому нарушителю новых правил обещалась суровая кара.

Это был своеобразный прорыв, но, увы, запоздалый, поскольку на этой стадии обуздать «принесенную злыми ветрами» болезнь подобные меры уж точно не позволяли. Так что эпидемия в Мешхеде шла своим естественным чередом. К 21 сентября худшее осталось позади: собрав обильный урожай жертв в Хорасане и соседней провинции Систан, волна гриппа ушла на запад в направлении Тегерана со скоростью «шхуны прерий», как американцы в те годы называли дилижанс. Впрочем, из Мешхеда грипп разошелся кругами во все стороны вместе с покидавшими город паломниками, купцами и солдатами, доставившими инфекцию во все уголки страны. К концу сентября эпидемия в городе сошла на нет, но продолжила опустошать его окрестности. С этого момента жителям Мешхеда стало полегче хоть в чем-то одном: практически прекратились набеги на город и нападения на паломников со стороны горцев. Возможно, конечно, что начала приносить плоды и проводимая Кавамом политика нулевой терпимости по отношению к разбойникам, но, скорее всего, затишье стало зловещим признаком хаоса и опустошения, которые сеял грипп в окрестных горах.

В городе, где на всех жителей приходилось меньше сотни больничных коек, с гриппом слегло около 45 000 человек, т. е. 2/3 населения. Заглянуть в сознание тех, кто выжил – не только в Мешхеде, но и в целом в Персии, – помогут слова главного астролога города, сказанные им на публичном собрании в конце сентября. Астрологи персами почитались за носителей высшего мистического знания, и к их мнению в периоды тяжелых кризисов очень даже прислушивались, тем более что вера в их пророчества подкреплялась исламским представлением о предопределенности человеческих судеб. Главный астролог Мешхеда начал с того, что повторил озвученные несколькими годами ранее пророчества своего тегеранского коллеги, сводившиеся к тому, что следующий год положит конец британскому правлению, не позднее конца 1920 года в Персию вернется отец действующего шаха, низложенный в 1909 году, а в 1921 году состоится долгожданное второе пришествие двенадцатого имама аль-Махди, который избавит мир от зла.