Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

В 1907 году Великобритания и Россия подписали конвенцию о разделе персидской территории на зоны влияния: русские получали под свой контроль север, британцы – юг страны, а в центральной части предусматривалась нейтральная буферная зона, – и это хрупкое перемирие худо-бедно продержалось до 1914 года, когда грянула мировая война. Правительство самой Персии сразу же объявило о нейтралитете, но никому до этого не было никакого дела: страна тут же превратилась в арену сражений прокси-сил. Тут британцы и русские неожиданно для самих себя вдруг оказались союзниками в борьбе с османами, угрожавшими Персии с северо-востока при активной немецкой поддержке. Лондону Персия была нужна не столько сама по себе, сколько в качестве важнейшей буферной зоны на сухопутных подступах к брильянту короны – Индии, – и после того, как российская армия рассыпалась в итоге двух революций 1917 года, в северной зоне образовался не на шутку встревоживший британцев вакуум. Поэтому, как только Советская Россия подписала в Брест-Литовске сепаратный мирный договор с Германией, британцам не оставалось ничего иного, кроме как оккупировать весь восток Персии. Так Мешхед и превратился весной 1918 года из важного форпоста британской резидентуры в еще более ценную стратегическую военную базу Великобритании.

К 1918 году, однако, жить в Мешхеде стало, мягко говоря, дискомфортно. Город со всех сторон осадили и фактически взяли под свой контроль племена окрестных горцев, которые и раньше привычно промышляли грабежами на дорогах, по которым к святыне стекались паломники на мулах и лошадях, а теперь они повадились еще и совершать наглые рейдерские набеги на сам Мешхед. Паломники тем временем все продолжали стекаться в город, но теперь число прибывающих в Мешхед даже возросло, поскольку к правоверным шиитам обильно примешивались русские белогвардейцы, включая раненых, бежавшие с севера от разгрома Красной армией большевиков. И все это на фоне страшного голода. Два года подряд выдались в Хорасане засушливыми и неурожайными, и к тому же нехватка продовольствия усугублялась реквизициями зерна оккупационными войсками[175].

Кавам был решительно настроен восстановить в Мешхеде порядок и обеспечить безопасность населения и гостей города. Обладая репутацией искусного переговорщика, он не стеснялся при необходимости и применять силу, чтобы добиться своего. Сразу же по прибытии Каваму удалось захватить кое-кого из предводителей горцев, и теперь они ожидали суда шариата у него под арестом, закованными в кандалы. Вскоре публичные казни сделались неотъемлемой частью городской жизни Мешхеда. Некоторые племена не трогали по настоянию британцев, нуждавшихся в них как в данниках для содержания войск, а с остальными Кавам вступил в переговоры. «Генерал-губернатор удовлетворительно уладил небезызвестную трудность с вождем хазарейцев Саидом Хайдаром», – сообщал подполковник Грей, генеральный консул Британской Индии в Хорасане, через полгода после вступления Кавама в должность. Из реляции следует, что губернатору, судя по всему, удалось убедить Хайдара согласиться на разоружение своего формирования (около 200 винтовок) в обмен на снятие всех обвинений против него и его бойцов и гарантии личной неприкосновенности[176].

Ситуацию с поставками разрешить было сложнее. К весне 1918 года, как сообщал глава американской дипломатической миссии в Персии Джон Лоуренс Колдуэлл, персы вынуждены были питаться травой и падалью, иногда не брезгуя и человечиной. Цены на хлеб выросли вчетверо по сравнению с 1916 годом при прежних зарплатах, а о том, что такое мясо, в Мешхеде к тому времени уже и вовсе начали забывать. Мавзолей Резы принимал на попечение брошенных младенцев, а взрослые пачками мерли от голода прямо среди улиц. Кто-то искал спасения в отделениях телеграфа, следуя успевшему к тому времени сложиться обычаю, хотя не исключено, что на подобный выбор убежища кого-то из несчастных толкала и смутная надежда каким-то образом донести свои мольбы о помощи по проводам до шахского дворца в Тегеране.