Блаженны нищие духом

Как следствие такого состояния тела и души, появилась жгучая и непереносимая обида на жизнь. Ему все казалось несправедливым: и то, что у него не было отца, и то, что мать, которая никогда никому не сделала ничего плохого, мыкалась практически в нищете всю жизнь, и то, что он, единственный ее сын, был послан в Афганистан… Память наглухо закупорила ячейки со счастливыми детскими воспоминаниями, услужливо оставив открытыми те, в которых хранилось плохое. Вот мама стоит у магазина-стекляшки вместе с тремя бабульками, расположив на корявом ящике несколько мытых-перемытых целлофановых пакетиков с солеными огурцами и квашеной капустой собственного приготовления. Кончик носа покраснел от мороза. Она изо всех сил делает вид, что не имеет к соленьям никакого отношения. Одета она… Господи, как же она одета! Местные алкаши толкутся около нее, явно принимая за свою…

Снег с дождем… Софья Федоровна, его первая учительница, предлагает тем ребятам, у кого промокли ноги, снять чулки и носки и повесить их на батарею просушить. Многие так и делают. Он сидит все пять уроков с мокрыми ногами. Не может же он вывесить свои дырявые носки, практически без пяток, на всеобщее посмешище…

Одинокий недоеденный кем-то бутерброд на столе в школьном буфете. Рука сама тянется к нему… Подходит уборщица и смахивает его кислой тряпкой вместе с крошками и бумажками на грязный поднос. Андрей растет, он самый высокий в классе, он все время голодный… Спазм в горле.

Звонок в дверь. Мама открывает, и входят двое. «Два молодца из одного ларца», — вот как он тогда еще подумал. Бледная мама кричит на Андрейку:

— Иди в свою комнату! Иди, я говорю!!!

Он подслушивает и по обрывкам фраз понимает, что отец совершил побег. Для него это как «совершил подвиг»…

— Короче, если он здесь появится, вы обязаны нам об этом сообщить.

— Да, конечно. Я понимаю. Я сообщу, — покорно, ровным голосом говорит мама.

Спазм в горле. Молодцы уходят, а он вылетает к матери со сжатыми кулаками и начинает молотить ее, куда придется, навсегда зацепив краешком глаза ее трясущиеся тонкие пальцы.

Он так нуждался в поддержке, опоре, в ком-то, кто бы его понял, посочувствовал ему, утешил, так была нужна поддержка, но делиться своими переживаниями с кем бы то ни было, тем более с малознакомыми людьми, он не умел, да и не хотел, и звено обид цеплялось к звену, получалась длинная тяжелая цепь, и в ней никак не находилось места для бога, непонятного, непостижимого, к которому он шел и никак не мог дойти.

Выздоровление шло медленно, да это было и неудивительно. Он не должен был выжить, а вот ведь выжил, и теперь, слегка согнувшись, шагал, шаркая ногами, в столовку вместе с остальными ходячими. Кормили протертыми безвкусными супами-пюре, кашей-размазней, суфле то ли из мяса, то ли из рыбы… Безумно хотелось соленых помидоров и селедки, но на ближайшие полгода ему строго-настрого прописали диету.

Ребята в палате целыми днями перебирали планы на будущее, вспоминали что-то из детства. Из всего пережитого на войне выбиралось только что-нибудь смешное, бытовое, а страшное было негласно затабуировано. Хватало снов, в которых все шли и шли бои.

Однажды Андрею приснилось: они входят ночью в аул, а он пустой. Все двери нараспашку, жителей никого. Один дом, другой… И вдруг откуда-то, как из-под земли, голос: «Помогите! Помогите!» Андрей в ужасе проснулся, сердце бешено колотилось… И вдруг он явственно услышал: «Помогите! Помогите!» Соседняя палата-бокс была одиночной. Все знали, что туда кладут самых тяжелых. Похоже было, что голос шел именно оттуда. Андрей, стараясь не шуметь, вышел в пустой слабо освещенный коридор и прислушался. Кто-то стонал. Далеко, в конце коридора, за столом дежурной сестры никого не было. Тогда он тихо приоткрыл дверь в бокс и вошел. Голос простонал:

— Кто там? Подойди… подойди ко мне…

Андрей подошел.

— Тяжело мне… Сними одеяло…

Андрей помедлил, потом снял одеяло и увидел, как ему показалось, огромную черепаху. Секунду спустя он понял, что на койке лежал парень без рук и без ног. И тут он услышал быстрый шепот:

— Браток, слышь, нет больше моих сил… Не могу я так жить… удави меня… Подушкой удави меня… Пожалуйста, я тебя очень прошу, удави меня… Зачем мне такому жить… Ты же видишь… Удави… Будь другом…

Андрей сделал два шага назад. Парень заговорил громче:

— Не уходи, слышишь, не уходи… Была бы у меня хотя бы одна рука, я бы сам… Я бы дополз… Я бы из окна… Я даже отравиться не могу… Сделай, ну прошу тебя… Не бросай меня так…

Андрей медленно пятился к двери, а он уже кричал дурным голосом:

— Гад! И ты гад! Сволочи! Ну, пожалуйста, удави меня!!! Ну не уходи ты!!! Удави-и-и!

В коридоре послышались торопливые шаги, и в палату влетела сестричка со шприцем, за ней заспанный врач. Врач развернул Андрея и вытолкнул за дверь. Вслед ему понеслась частушка:

— Нету рук и нету ног,
Удави меня, браток…

Андрей, все еще держа одеяло в руках, вошел в палату. Из бокса неслись звериные вопли вперемешку с матом. Никто уже не спал.

— Что там, Андрюх?