— Видите ли… И Ветхий Завет, и Новый Завет столько раз переводили… Но даже и пусть так: блаженны. Блаженный — это, в первую очередь, человек счастливый, благоденствующий, живущий по закону, угодник Божий. Он не нищ духом, но обладающий духом человек, даже если он нищ, он счастлив, ибо ему будет Царство Небесное. Смысл в том, что нужно заботиться не о благах земных, но о духовном, о чистоте своей духовной. — Священник опустил глаза, помолчал секунду и посмотрел Андрею в глаза. — Но вы ведь не об этом хотели поговорить?
— Не об этом, — сознался Андрей. Врать он физически не мог. — Я убивал на войне. И я понимаю, что это страшный грех.
— Но… — хотел что-то сказать священник.
— Грех, я знаю это, — перебил его Андрей. — Я мог бы дезертировать, я мог бы сам подставиться под пулю, но я этого не сделал. Я очень хотел жить, по-звериному хотел. И понимаю, что мне это не простится. Но вчера я хотел убить человека. То есть я не хотел… Он сам просил меня об этом. Тот калека, без рук, без ног… Вы были у него, я видел. И я поставил себя на его место, и понял, что был бы благодарен тому, кто избавил бы меня от мучений. Но сам я не смог этого сделать, и теперь мне кажется, что я взял на душу еще один грех. И как мне теперь с этим всем жить дальше, я не знаю.
— Все в руках Божьих… — опять начал было говорить священник, но Андрей его перебил:
— Я так и знал, что вы это скажете. Но мне-то не легче от этого, я ношу это у себя в душе и казнюсь и за то, что убивал, и за то, что не убил.
— Знаете что? Это очень долгий, очень серьезный разговор. Поверьте, на все ваши вопросы есть простые и прямые ответы, и мы обо всем поговорим. Путь к Богу — это работа души, и ваша душа не спит. Нам обязательно надо будет поговорить, но только не вот так, на ходу… Я приду к вам завтра, договорились? И мы обо всем поговорим. Только я вас прошу об одном: не совершите того, о чем будете жалеть всю оставшуюся жизнь. Не вы дали ему жизнь, и вы не вправе решать, жить ему дальше или же умереть.
— Да… Наверное, все это так… Но я уже решал, кому умереть, хотя они меня об этом не просили…
Священник разволновался. Ему надо было уже уходить, а он не мог бросить Андрея в таком состоянии. Ему казалось, что парень, выговорившись, только утвердился в своем решении помочь, если так можно выразиться, несчастному. И тогда он нашел временный выход из ситуации. Он еще раз пообещал Андрею прийти завтра и отправил его, а сам, выждав немного, поднялся к главному врачу и, объяснив ситуацию, предупредил, что может произойти непоправимое.
Два последующих дня Андрей не жил. Прячась от священника, молился, как мог, обращался за подсказкой к Богу, пытался выявить в себе нечистого с тем, чтобы проверить, не он ли нашептывает ему страшные мысли, а иногда ему казалось, что они оба, и Бог, и дьявол, только каждый со своей позиции, призывают его сделать это. Его то бил озноб, то бросало в жар…
На утро третьего дня парня нашли мертвым, с подушкой на лице. Следствие провели формально, со всех сняли показания, но конкретно обвинить никого так и не смогли за недостаточностью улик. Виноватым мог быть каждый.
Ближайшим самолетом врач отправил Андрея с обнаружившимся воспалением легких в Ташкент, где он в военном госпитале застрял на целых два месяца. И так малоразговорчивый, он замкнулся в себе, отвечал односложно и ни с кем дружбы не заводил. Он часами смотрел в окно и то казнил себя за парня-калеку, то оправдывал, но вердикта так и не выносил. Его обиды на жизнь теперь казались мелкими и недостойными, и даже собственное ранение и чудовищная подлость Лехи отошли куда-то далеко на задний план, и уже не хотелось ни с чем разбираться: он, живой, возвращался домой к матери.
АНДРЕЙ БЛАЖЕННЫЙ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Дверь ему открыл незнакомый мужик. Из коридора потянуло запахом ремонта — краской, обойным клеем, свежестругаными досками.
— Тебе кого? Чего тебе надо?
— А где мама? Я — Андрей.
— Какой еще Андрей?
— Я живу здесь. А мама где?
— Живу здесь я. И никакой твоей мамы не знаю. — Мужик попытался захлопнуть дверь. Андрей протиснул ногу в щель.
— Подождите, это моя квартира… — Он хотел добавить, что они с мамой жили здесь до войны, но в ту же секунду понял, что это прозвучит глупо, и его не поймут. — Я — Андрей Блаженный.
Фамилия была запоминающаяся. Мужик подумал, потом сдвинул брови и сказал:
— Да, здесь жили Блаженные. Только сына-то убили в Афганистане, а мать умерла. Больше здесь никто не был прописан. Что-то я не слышал от соседей, чтобы сынов было двое.
— Как умерла?
— Умерла от инфаркта, когда узнала, что сын погиб. Так и пролежала здесь неделю, пока на работе не хватились.