Блаженны нищие духом

Занятия Ани не ускользнули от внимания Льва Григорьевича. Он все понял и теперь рвал и метал. Ему казалось, что если бы мать в свое время не пожадничала и дала деньги, то его жизнь пошла бы по-другому. Неосуществленные прожекты, один фантастичнее другого, всплывали в памяти, радужно вспыхивали и сгорали, оставляя кучку пепла. Мысль о том, что у старухи еще что-то есть, не давала покоя. В конце концов, он еще не стар, а мать не вечна. Он — законный наследник. А ведь с нее станется оставить все девчонке…

Бабушка умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет, когда Ани едва исполнилось семнадцать. В суете скорбных хлопот Лев Григорьевич успел обшарить бабушкин рабочий кабинет и, к своему удивлению, довольно быстро нашел камни. Дом перешел ему по наследству (к завещаниям в семье всегда относились безалаберно), и он поставил Ани в известность, что будет его продавать, а посему ей следует подыскать себе подходящее жилье в ближайшие пару месяцев.

— Впрочем, ты можешь взять себе необходимое из мебели и… отбери из бабушкиных вещей, что ты хочешь оставить себе на память, — свеликодушничал дядя Лева.

И начались мытарства. Ани работала то секретаршей, то горничной в гостинице, то официанткой в ресторане, часто подрабатывала няней, сиделкой при стариках. Характер у нее был покладистый, открытый, ее любили, и если приходилось увольняться, то виной тому были всяческие разные обстоятельства. На жизнь хватало, но откладывать не удавалось. Посидев как-то раз три месяца без работы, Ани крепко задумалась: сейчас она молода, здорова, и все по плечу. Но вот она состарится, или, не дай бог, что-то случится, что тогда? Конечно, если бы она удачно вышла замуж, это решило бы все проблемы, но почему-то ей до сих пор не везло. А вдруг так и не повезет никогда? Что она может делать лучше всего? Только петь, да и то непрофессионально. Но она поет, внешние данные тоже немаловажны… Плюс молодость. И она решила попробовать стучаться во все двери, за которыми за голос хоть что-нибудь платят. Она пробовалась не раз, но нигде так и не зацепилась. После очередного неудачного выступления к ней подошел очень хорошо одетый мужчина, темноволосый, темноглазый, похожий на какого-то римского то ли бога, то ли императора, и пригласил где-нибудь посидеть. Он сказал, что у него есть к ней разговор. Они зашли в ресторанчик, он сделал щедрый заказ и начал:

— Меня зовут Франсуа, и я хочу вам предложить совсем не то, что вы думаете.

Ани вымученно улыбнулась. Она думала о своем провале, о том, что денег нет совсем, что ее скоро попросят съехать с квартиры, о том, что скорей бы принесли заказ, что она плохо выглядит, и что ей безумно нравится этот Франсуа.

— Меня тронул… Да нет, меня покорил ваш голос. Чистый, глубокий. Вы ведь учились где-нибудь?

— Да, три года…

— Три года… Это чувствуется, конечно. Но этого мало. Вам бы учиться дальше…

Глаза Ани налились слезами.

— Я понимаю, я все понимаю. Но здесь вы не пробьетесь…

— Боюсь, что да. Больше одного вечера мне нигде не давали…

— И не дадут.

— Но почему?

— Вы не умеете держаться. Тут нужен особый шарм, особый шик, а у вас его нет. Вы скованы, деревянны, да и репертуар неподходящий.

Бедная Ани только молча глотала слезы.

— А что вы скажете, если я вами займусь?

— Но мне совершенно нечем вам платить…

— Я займусь вами бесплатно. А вот когда вы добьетесь успеха, я буду вашим антрепренером, я буду заниматься вашим продвижением, и вот тут вы начнете выплачивать мне какой-нибудь скромный гонорар, — Франсуа лукаво улыбнулся. — Ну что, согласны?

— Я даже не знаю, как вас благодарить. Конечно, я согласна…

Для начала он сводил Ани в пару-тройку кафе, где выступали певицы, у которых, по мнению Франсуа, можно было кое-что перенять. В маленькой студии они вместе прослушивали записи популярных исполнителей, и Франсуа обращал ее внимание на всякие приемы, тонкости, заставлял перепевать песни, с максимальной точностью подражая певцам, гонял ее по сцене, ругался, орал и очень редко хвалил. Ани выкладывалась, потому что боготворила его, и ей казалось, что у нее получается, но Франсуа все время был недоволен. Однажды он вскочил к ней на сцену, схватил руку и сделал ею жест, которым, как он считал, надо было завершить песню.

— Вот так… вот как это должно выглядеть… вот так любящая женщина прощается с возлюбленным…

Ани так и застыла с полуопущенной рукой.

— Слушай, я все понял: ты никогда не любила. Да? Голос есть, а сердце не участвует. Я прав?

Ани молчала. Он поцеловал ее руку, потом плечо, потом поцеловал в губы тем долгим поцелуем, который заставляет забывать, где ты находишься, кто ты, зачем ты здесь, воспоминания о котором обжигают до самой старости.

— Я люблю тебя, Ани, я люблю тебя…