Блаженны нищие духом

Франсуа снял ей квартирку поближе к студии и часто оставался у нее ночевать. Это был самый яркий, самый счастливый период в ее жизни. Не зря говорят, что любовь дает крылья. Вместе с ощущением счастья и полноценности бытия появилась уверенность в успехе, и это придавало ей силы. Репертуар был готов. Они выработали манеру, образ, подобрали туалеты. Франсуа не скупился. И Ани его не подвела. Ее взяли в ресторан, где собиралась дорогая публика. Ани имела успех. Она не знала, на каких условиях Франсуа договаривался с владельцем ресторана и какие комиссионные оставлял себе, да и не хотела знать, но того, что она получала, было более чем достаточно. Мастерство ее росло, появились поклонники, а, следовательно, ресторан приобретал завсегдатаев. Периодически плата повышалась, но она даже не задумывалась о том, что это дело рук Франсуа. Она любила, боготворила, растворялась в нем — она принадлежала ему, и только это было важно и драгоценно.

Конечно, нельзя было сказать, что Франсуа привязан к ее юбке. У него была какая-то своя жизнь, иногда он пропадал на целую неделю, а то и больше, но потом появлялся с кучей подарков, милых безделушек, осыпал цветами, зацеловывал и развеивал все ее сомнения и страхи. И снова все было хорошо, и казалось, что сильнее любить просто невозможно. Он продолжал подбирать ей репертуар, выколачивал для нее деньги, следил за публикой. Однажды он сказал:

— Я хочу показать тебя одному господину.

— Нужно ли, Франсуа? По-моему, у нас здесь идет все хорошо. А кто он?

— Он тоже владелец ресторана. Мой хороший знакомый. Просто спой для него.

— Хорошо, как скажешь. А что-нибудь случилось?

— Еще нет. Но запомни: время от времени надо менять место. И еще: меняя место, надо обязательно подниматься, пусть на сантиметрик, но обязательно вверх.

Господин был от Ани в восторге. Она поменяла место и поднялась повыше.

Они были вместе уже почти семь лет, если можно назвать «вместе» частые встречи делового характера и редкие ночи. Ани теперь уже знала, что он женат, что у него двое мальчиков-близнецов, что он вытаскивает из неизвестности дарования, обтесывает их, а потом на них неплохо делает деньги. Ему даже удалось открыть небольшое агентство и заработать хорошую репутацию.

Ани все еще любила Франсуа, все еще терзалась ревностью и, вместе с тем, все еще испытывала чувство огромной благодарности, хотя давным-давно расплатилась за его стартовое вложение. Франсуа практически не изменил к ней своего отношения, баловал ее, никогда не забывал ни о дне рождения, ни о каких-то маленьких милых датах, касающихся только их двоих. С его легкой руки она даже приобрела некоторую известность как эстрадная певица, планировался выпуск диска, но по каким-то причинам ничего не получилось.

Однажды Ани предложили в театре оперетты контракт на два года, Ани загорелась этой идеей, и, хотя Франсуа был против, она согласилась. Началась другая жизнь. Трудно сказать, лучше или хуже, но в ней все меньше места оставалось для Франсуа, их деловые встречи сошли на нет, а потом исчезли и вторники. Репетиции и спектакли изматывали, а интриги, о существовании которых Ани до сих пор и не подозревала, просто добивали. Поддержки больше не было. Контракт продлили еще на год, но уже на худших условиях, а потом и вовсе не возобновили. Она бросилась к Франсуа. По старой памяти он устроил ей довольно приличный ресторанчик, но не больше: ей было уже к тридцати, а у него на подходе была девятнадцатилетняя восходящая звезда из Польши.

Оказалось, что в мире полно молодых и хватких. Молодость Ани уходила, а хваткости у нее никогда не было. Она стала привыкать к тому, что через какое-то время, через месяц ли, через полгода, но ее увольняли. Спускаться по лестнице вниз оказалось быстрее и проще, и вот она оказалась в «Птице-тройке» — довольно низкопробном ресторанчике русского толка, и по совместительству сиделкой при полоумной старухе из богатой семьи.

АНДРЕЙ БЛАЖЕННЫЙ. ГОСПИТАЛЬ

Охватившее Андрея состояние полного отупения и омерзения, а также чувство бесконечной усталости и слабости не оставляло сил на осмысление того, что произошло. Иногда он отчетливо вспоминал тот момент, когда Леха, воровато оглядевшись, посмотрел на его живот и резко выбросил вперед руку. Иногда все это представлялось бредом, и он опять бормотал свое: «Не может быть». Он понимал, что когда-то придется начинать жить, раз уж он не погиб, и тогда нужно будет принимать решение, что же с этим делать. До сих пор ни у кого не возникало вопросов, кто его ранил. Нож Лехи был афганским, трофейным. Кому придет в голову, что его пытался убить кто-то свой? Вот он скажет врачу: «Позовите…» А кого позовите? Дяденьку милиционера? Нет, он скажет врачу: «Меня в бою хотел убить Леха Савельев. Он ударил меня ножом в живот…» Глупо… Не было никаких причин у Лехи убивать его… Почему? За что? А вдруг ему это привиделось? Но тут снова перед глазами возникал Леха и выбрасывал вперед руку, и Андрей проваливался в тоску, выходить из которой было очень тяжело.