Андрей, давясь словами, еле смог произнести:
— Там парень… без рук… и без ног… удавить просил…
Повисло молчание. Потом кто-то сказал:
— Я бы удавил… — и тут же добавил: — Нет, не смог бы…
Остаток ночи Андрей прокрутился без сна. Он прислушивался к звукам в соседней палате, и то ему казалось, что он слышит слабые стоны, то вроде бы разговаривают двое. Он думал о том, что надо было сделать то, о чем просил солдатик, и корил себя за трусость, потом искал себе оправдание и не находил. Еще он думал, что если бы с детства был воспитан в вере, не было бы этих моральных мучений. За все нес бы ответственность бог. Раз с этим парнем такое случилось, значит, он за что-то расплачивается, значит, его наказал бог или послал ему испытание, и он, Андрей, не вправе вмешиваться в свершившееся.
Другой бог, тети Мулин, молчал, оставляя решение на усмотрение Андрея. Но молчал и дьявол, и он мучился, мечась от решения все-таки войти в соседнюю палату и сделать это к решению ничего не делать.
Днем его все время тянуло в коридор. Он ходил то в туалет, то кому-то за кипяченой водой, то слонялся просто так. Начало знобить. Около полудня из бокса вышел пожилой священник и, крестясь и что-то бормоча, большими скорыми шагами пошел к выходу. Андрею показалось невероятным присутствие священника здесь, в госпитале Афганистана, и он решил, что это знак.
Сознание того, что там, за стеной, находится этот несчастный солдатик, не давало Андрею спокойно жить. На что бы он ни отвлекался, мысль упорно шла в одном направлении и в конечном итоге натыкалась на живой обрубок и осознание своей беспомощности перед чужим адом.
«Бог, — думал Андрей следующей ночью, — вот тебе и бог… За что же он так покарал этого парня? Это какие такие грехи надо было совершить, чтобы бог вот так наказал? Чего такого можно натворить в двадцать лет?» — И тут он вспоминал войну, и наплывала следующая мысль: «Можно… Наверное, можно. А ведь я тоже убивал, и вот все-таки жив, руки-ноги целы… Мозги вроде на месте… И все-таки я убивал… Мог дезертировать, отсидел бы свое и вышел, и тогда не было бы на мне вообще крови… Жил бы… Мог бы подставить себя в первом же бою — и все…» Он вспомнил первый бой, вспомнил, как тогда страшно захотелось жить, и как он схватил первый попавшийся пулемет и отстреливался, отстреливался… «Надо было стоять столбом, и меня бы сразу убили… или ранили бы и — в госпиталь… Может, и выжил бы. Выжил же я сейчас, зачем-то бог сохранил меня… Для чего-то… или для кого-то…» Из «кого-то» были только мать и Настя. «Для матери, наверное. Она своими страданиями меня выкупила, вот я жив и остался… Теперь все пойдет по-другому, все должно пойти по-другому… И все-таки этот солдатик…»
Следующая ночь была еще тяжелее, и, в конце концов, Андрей для себя решил, что если вдруг завтра он опять увидит священника, то попросится поговорить с ним. А если поговорить не удастся, то он пойдет и сделает то, о чем просил солдатик. С этим и уснул.
Подкарауливать священника он начал с утра, но только ближе к обеду, несколько подрастеряв бдительность, Андрей выглянул в очередной раз из палаты и увидел в конце коридора его быстро удаляющуюся черную фигуру. Привычно зажав рукой шов, Андрей поспешил за ним. Выскочил на лестничную клетку и увидел его в пролете этажом ниже. Он хотел окликнуть священника, но вдруг оказалось, что не знает, как к нему обратиться. «Святой отец»? «Батюшка»? «Товарищ священник»? Просто «священник»? «Господин поп»? Не кричать же ему: «Эй, подождите!» Соображать было некогда, и Андрей, задыхаясь, бросился бежать вниз по ступеням. Догнав его уже в вестибюле, Андрей, все еще держась одной рукой за шов, другой коснулся руки священнослужителя и выпалил:
— Подождите, ради бога, подождите, пожалуйста! Мне надо с вами поговорить!
Лицо у Андрея было серым, в мелких капельках пота.
— Конечно-конечно, вы только успокойтесь и отдышитесь. Давайте с вами вот так, медленно, пойдем, мне тут нужно кое-что забрать. У меня, правда, еще дела после двух, но мы успеем поговорить.
Они зашли в какую-то каморку, заставленную, заваленную сломанными стульями и креслами-каталками, грудами рваных одеял и еще какими-то вещами. На колченогом столе стояла большая черная спортивная сумка, по всей видимости, принадлежащая самому священнику. Было похоже на то, что он здесь — частый гость. Он указал Андрею на единственный целый стул и сам присел на краешек топчана.
Андрей вдруг пожалел, что затеял это дело. Ему внезапно расхотелось с кем бы то ни было обсуждать произошедшее, но шаг был сделан, надо было что-то говорить, и он быстро-быстро затараторил первое пришедшее ему в голову:
— Понимаете, моя фамилия — Блаженный, и в детстве, да и потом, многие часто связывали ее с «дурачком», юродивым, что ли… И я в одной книге прочитал «Блаженны нищие духом…», не помню, как там дальше…
— «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Нагорная проповедь.
— Да-да, именно. Значит, чтобы попасть в царство небесное, нужно быть дурачком, который нищ духом? Блаженным?
Священник сокрушенно покачал головой.