Блаженны нищие духом

Андрей уже понимал, что так оно и было, но мозг лихорадочно искал выход, допуская, что произошла ошибка, что мама, возможно, получила другую квартиру, или вернулась к отцу, или… или… А новоиспеченный хозяин квартиры, с таким трудом наконец-то вырвавший у государства отдельную жилплощадь для своей семьи, думал только об одном: «Не впускать. Впущу — и все, капец». Он так намаялся за свою жизнь по общежитиям, баракам и коммуналкам, так торопился вселиться, когда квартира освободилась за смертью хозяев, подмазывая, где только можно было подмазать, делая ремонт за свой счет, не дожидаясь, пока раскачается жэк, что теперь стоял в дверях каменной скалой, и плевать ему было на воскресшего из мертвых парня, вернувшегося с никому не нужной войны.

— Ты вот что, парень, иди-ка выясняй все в жэке. Я тут ни при чем.

Легонько оттеснив окаменевшего Андрея, он захлопнул перед ним дверь. У него у самого было два сына, и ему надо было думать о них.

Идти было некуда и не к кому. Опустошенный горем, Андрей, не помня себя и не понимая, что он делает, куда-то шел, садился в какие-то автобусы, ехал на метро, делал пересадки и очутился на Павелецком вокзале. Зашел в электричку, следующую до Ожерелья, устроился в углу и замер. Вагон заполнялся людьми, женщины ругались, воняло мочой и перегаром, его толкали в плечо, но он ни на что не реагировал. Потом был спасительный провал. Очнулся он, только когда объявили станцию Белопесоцкая. Встал и вышел в тамбур. Поезд переехал через черную Оку, проскочил какие-то убогие строения и остановился. Андрей вышел. Где-то в памяти маячил автобус номер один. Андрей походил по привокзальной площади, отыскал нужную остановку и чуть не последним влез в автобус. Смотрел в окно, пытаясь вспомнить, как выглядит то место, где ему надо было сходить. Спрашивать кого-то он не мог. Вышел он, не доехав до места две остановки, и пошел пешком. И только постучав в дверь тети-Мулиной халупы, он понял, что сейчас ему придется сказать ей о маминой смерти, произнести вслух то, что он еще не постиг ни сердцем, ни разумом, и самому осознать, что мамы больше нет.

Совершенно седая тетя Муля, все еще крупная, но какая-то усохшая и очевидно немощная, открыла ему дверь и, не узнав, спросила:

— Вам кого?

— Тетя Муля, это я, Андрей.

Старушка охнула и попятилась, впуская его в дом.

— Андрюша, что случилось? Да говори же ты!

— Мама умерла…

Когда первое горе было выплакано, Андрей рассказал, как вернулся, а в квартире живут чужие люди, и что они ему сказали, и как он поехал к ней, потому что больше было некуда.

— Ты правильно сделал, что приехал ко мне. Отдохнешь, придешь в себя, осмотришься…

Щепетильный Андрей ужаснулся: как он мог вот так, без денег, свалиться на голову несчастной старушки?!

— Спасибо, тетя Муля, я только до понедельника. Мне надо что-то теперь делать, как-то восстанавливать жилье. Наверное, придется походить по всяким жэкам… Доказывать, что я живой. На меня же похоронка пришла… Я вроде как умер…

— Андрюша, а где же ты ночевать будешь?

— Не беспокойтесь, тетя Муля, что-нибудь придумаю.

— Нечего тут придумывать. Сюда езди, ко мне.

— Спасибо. Если что — непременно.

Тетя Муля собрала на стол, что было, достала откуда-то из закромов вечную твердую валюту — бутылку водки, и они сели помянуть рабу божью Александру.

Обоих развезло после первой же рюмки. Тетя Муля опять заплакала.

— Какая была семья! А всех разметало по городам и весям… По всей стране могилки разбросаны, ни съездить, ни навестить… Как проклял кто… А за что? Не было у нас в роду худых людей, а вот ведь как… Вот и Шурочка как будто заразилась нашими несчастьями: и жизнь была недолгая, и горя хватила, душа светлая… Вот и ты, дружок, маяться пришел на этот свет. А сволочь какая-нибудь живет, в ус не дует, и все-то у него получается. Нет справедливости в этом мире, нету ее… Давай еще по одной, Андрюшенька, за всех усопших наших…

Она разлила водку, и они выпили еще по одной.

— Тетя Муля, попросить вас хочу в церковь со мной сходить завтра, свечку за маму поставить. Я ведь даже не знаю, как это делается…

Тетя Муля помолчала, а потом сказала:

— Ты уж один сходи, Андрюшенька. Разберешься сам, старушек спросишь, они тебе скажут. А я уж в церкву больше не ходок. Поссорилась я с богом. Вот и образа у себя сняла да убрала подальше от глаз…

— Господи, да что вы?!