Читаем Битвы орлов полностью

Перемирие, заключенное Буксгевденом, Комитет министров не утвердил, и государь также приказал возобновить военные действия для очищения всей Финляндии. Тучков отказался уступить начальство Долгорукову без ведома Буксгевдена, как будто бланк, подписанный самим государем, ничего не значит! Генерал считает его мальчишкой, выскочкой! Да, Долгоруков — генерал-майор, а не генерал-лейтенант, но когда Тучкову было двадцать восемь, как князю Михаилу сейчас, он был всего лишь подполковником! Лавры сохнут и вянут, триумф — забава на один день; государь уважает былые заслуги, но больше ценит нынешние способности. Неприятель стоит за проливом между двумя озерами, отгородившись двумя линиями шанцев и батареями. Долгоруков покажет Тучкову, как берут неприступные позиции. Двенадцать минут до полудня.

Князю Михаилу немного стыдно за те слова, которые он наговорил генералу в запальчивости, и всё же он не намерен брать их обратно. Честь превыше жизни! В чём Тучкову не откажешь, так это в умении сохранять самообладание. Его красивое, немного вытянутое лицо ничуть не изменилось, синие глаза смотрели холодно, голос звучал ровно, когда он говорил, что на войне ввиду атаки против неприятеля двум генералам немыслимо стреляться на дуэли. Что ж, в этом он прав. Вражеские пуля или ядро смогут разрешить их спор ничуть не хуже. Восемь минут до полудня.

Две роты егерей складывали в кучу свои ранцы, чтобы налегке поспевать за казаками. В голубом небе сияло солнце, заставляя щурить глаза и морщить нос, невольно растягивая щеки в улыбке. Князь Михаил, не отрываясь, смотрел на минутную стрелку. Когда она наползла на часовую, торчавшую вверх, он махнул рукой: с Богом!

Издав горлом какой-то диковинный звук, адъютант Долгорукова Федор Толстой, прозванный Американцем за свое путешествие на Алеутские острова, устремился впереди казаков на шведские ведеты[51], егеря бежали следом. Прыткие драгунские лошади вихрем перенесли седоков через мост, и тотчас из шанцев началась убийственная ружейная пальба. Командир егерей велел им рассыпаться и отвечать на выстрелы, но за это время шведы успели сбросить в воду заранее снятую настилку моста.

Капитан Ключарев сам орудовал топором, пока его пионеры таскали под жестоким огнем только что срубленные деревья, укладывая их на мостовые опоры. Сузив глаза, Долгоруков смотрел, как подвигается дело, время от времени ободряюще выкрикивая: "Молодцы, ребята!" К нему подъехали генералы Арсеньев и Ершов; их полки ждали сигнала к переправе.

— Господа, — сказал князь, вынув изо рта короткую трубку, — в ваши лета и пешком трудно перебраться через кладки. Оставайтесь здесь; когда мост исправится, вы последуете за вашими полками.

Пятидесятилетние старики смолчали и ничего не возразили государеву любимцу.

Егеря перебежали по бревнам, выстроились, ударили на шанцы. "Урааа!"

— Вот вам Георгиевские кресты, господа. — Долгоруков указал полковым командирам на неприятельские укрепления. — С Богом!

Навагинский полк двинулся через мост следом за егерями, тенгинцы свернули влево, отрезав дорогу шведам.

Князь Михаил смотрел в зрительную трубу: егеря уже вошли в нижние шведские окопы и подвигались к нагорным. Отправив ординарца к артиллеристам с приказом участить огонь, он слез с коня.

— Теперь и нам пора, — бросил он штаб-офицерам.

Расплавленная пуля солнца воткнулась в небо над озером, окрасив облака и воду в багровый цвет; шведы шли в ногу плотными колоннами, выставив вперед штыки. Прорвали ряды егерей, смяли тенгинцев и навагинцев, смешавшись с ними в одну кучу; беспорядочная масса людей сползала обратно к мосту, от которого к ним шел генерал Долгоруков — с трубкой в зубах, в пшензере нараспашку, в фуражке и с георгиевским крестом на шее.

Ядро ударило его в правый локоть и пробило туловище насквозь. Когда Федор Толстой, спрыгнув с коня, встал перед убитым на колени и приподнял голову, прекрасное лицо князя казалось спящим, но левая рука еще сжимала подзорную трубу. Ординарец побежал к артиллеристам; тело князя уложили на доску, накрыли парусиной и понесли обратно через мост.

— Ты в крови, — сказал Толстому второй адъютант, Иван Липранди. — Уж не ранен ли ты?

Федор оглядел себя.

— Я не буду смывать эту кровь, пока она сама не исчезнет, — выдавил он из себя. В его голосе звучали слезы.

Проводив взглядом импровизированные носилки, Николай Алексеевич Тучков приказал артиллеристам усилить огонь. Солнце уже скрылось за лесом, вводить в бой основные силы было совершенно незачем. Отступающие полки переправились обратно, шведы остановились, закат погас, канонада стихла. Несколько солдат копали могилы; убитых складывали рядами на берегу: полсотни, сто, полтораста, и еще несут… Князь Михаил лежал в избе на столе, за которым нынче утром завтракал; полковые врачи бальзамировали его тело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза