Седьмого ноября (девятнадцатого для шведов) Николай Михайлович приехал в Олькиоки, чтобы подписать с бароном Адлеркрейцем новое перемирие — уже на месяц. По договору, составленному на французском языке, шведы обязались в течение десяти дней оставить Улеаборг и отойти за реку Кеми, не уничтожая и не раздавая населению запасов из покинутых ими магазинов, которые становились законной добычей русских, и не увозя с собой гражданских чиновников, пасторов, ленсманов и городских архивов. Генерал Клеркер ратифицировал этот документ в своей штаб-квартире в Лиминго, граф Буксгевден — в Калайоках, куда и прискакал новый фельдъегерь из Петербурга с высочайшим указом об увольнении Буксгевдена от командования армией и назначении на его место Каменского.
Отставленный главнокомандующий ехал в экипаже следом за войсками, которые с песнями вступили в Улеаборг — предпоследний город обитаемого мира. Дальше к северу лежал только Торнео, а за ним — заснеженные просторы Лапландии, царство белых медведей.
Шведская армия таяла на глазах: за Кеми с Клеркером ушли только три тысячи человек, остальные разбегались по домам или сдавались в плен — больные, голодные, обмороженные, оборванные… Войско победителей выглядело не лучше: лейб-егерский батальон, который Тучков привел в Лиминго, кутался в лохмотья, оборачивая босые ноги оленьими шкурами; обезлошадевшие уланы, оставляя по пути седла и пики, переходили в пехоту. Каменский решил отослать все гвардейские части в Россию; их расквартировали в Улеаборге, приказав отдыхать и готовиться к обратному походу.
Ммм, какая прелесть — копченый олений язык! Суп из оленины, рагу из оленины, жареное, тушеное, маринованное оленье мясо, вымоченное в пиве или приготовленное с клюквой и брусникой, — каждый день лапландцы в куртках из оленьих шкур мехом наружу, меховых шапках и остроносых сапогах привозили на санях разделанные туши. Чистенький Улеаборг с красивыми деревянными домами, верфями и магазинами колониальных товаров казался настоящим столичным городом, к тому же там имелись книжная лавка и библиотека для чтения, выписывавшая французские, английские и немецкие газеты. Самые упорные патриоты уехали в Стокгольм; оставшиеся жители, раздраженные против упрямого безрассудства шведского короля, присягнули на верность императору Александру и старались всячески угождать русским офицерам, устраивая для них вечеринки с танцами, ссужая их различными товарами и деньгами. Офицеров же вовсе не радовала мысль о скором возвращении на родину: восемьсот верст в лютую стужу, через разоренную страну — уж лучше до весны остаться в Улеаборге! Но приказ есть приказ, и они запасались оленьими шубами, пимами и масками от мороза.
В канун дня Андрея Первозванного в войсках огласили приказ главнокомандующего:
"Изъявляя мою благодарность всем чинам армии от генералов до последнего солдата, за мужество одних, за расторопность и решительность других, за храбрость последних и ревность к славе отечества всех вообще повелеваю по всей армии 12-го числа сего месяца, в высокоторжественный для России день, Богу нашему, содетелю всех благ, нам в боях благоволившему, принести благодарственное с коленопреклонением молебствие и провозгласить в новозавоеванной стране многолетие монарху".
С высочайшего разрешения, перемирие продлили до марта, однако Каменскому было велено сдать командование барону Кноррингу, генералу от инфантерии. Это известие всех поразило, не суля ничего хорошего: старик Кнорринг, получивший "Егория" за взятие Вильны во время войны с Польшей, давно пережил свою славу; после Прейсиш-Эйлау он был отозван из армии, рассорившись с Беннигсеном, а ныне, как говорили, натравливал Аракчеева на Буксгевдена… Провожая любимого командира, офицеры не могли сдержать слез. "Мы завоевали Финляндию — сохраните ее!" — сказал Каменский Тучкову и уехал.
КАСТИЛИЯ
Император был в ярости. Обозы застряли неизвестно где, солдаты без провианта, амуниции, обмундирования! Пятый корпус еще не перевалил через Пиренеи, Восьмой, вынужденный покинуть Португалию, только высаживался на французский берег. Авангард маршала Виктора был застигнут врасплох испанцами; к счастью, Лефевр подоспел вовремя и отогнал их; Бесьер до сих пор не добрался до Бургоса! Жозеф — пустое место, он не в силах справиться даже с административными обязанностями, но и маршалы тоже хороши! Им была поставлена четкая задача: уничтожить испанскую армию, но всё приходится делать самому! А тут еще Ланн так расшибся, упав с коня на горной круче, что чуть не отдал Богу душу. Ничего, оклемается. Второй корпус вместо Бесьера поведет Сульт. Говорят, что в Бургосе стоят отборные испанские войска. Чушь! Что такое одиннадцать тысяч штыков, полторы тысячи сабель, три десятка пушек и семь-восемь тысяч крестьян, вооруженных чем попало, против двадцати четырех тысяч французских солдат! Вперед, Сульт! Я иду за тобой.