Битвы орлов

Стихи Вольтера еще звучали в его ушах, когда до него, словно сквозь вату, донесся голос императора:

— Приезжайте в Париж, господин Гёте! Вы напишете свою "Смерть Цезаря"!

Поэт ответил, что для этого нужен Шиллер.

В большом зале звучал полонез; впереди выступал Александр в паре со своей кузиной Екатериной Вюртембергской — королевой Вестфалии, мадам Жером Бонапарт. Приставив к глазам лорнет, Наполеон обходил дам, сидевших на стульях вдоль стен, и заговаривал с самыми привлекательными; за ним следовала небольшая свита из советников и вельмож, ловивших каждое оброненное им слово. Бонапарт любил говорить о серьезных вещах на охоте, на бале, возле игорного стола, показывая тем самым, что не подвластен страстям, обуревающим простых смертных. Он спросил у Гёте, где же господин Виланд; оказалось, что старик уехал сразу после спектакля, не оставшись на бал; герцогиня Веймарская послала за ним карету. Его привезли обратно в замок, в чём был — в домашних суконных сапогах и с ермолкой на лысине, не дав даже напудрить седые кудельки.

— Господин Виланд! — Наполеон шел к нему через весь зал. — Вы — немецкий Вольтер!

Литератор робко запротестовал, император оборвал его, спросив, нравятся ли ему спектакли и сколько их он видел.

— Только сегодняшний, сир.

— Как досадно! Хорошая трагедия — лучшая школа для людей высшего порядка. В некотором роде, она стоит выше истории. История не оказывает такого воздействия на людей, один человек за книгой не испытывает сильных потрясений, а вот собравшись вместе, люди получают более яркие и длительные впечатления.

Виланд робко заговорил о драме, позволяющей приблизить высокие сферы к народу; Гёте принялся ему возражать, говоря, что нужно не высокое опускать до заурядного, а народ возвышать до постижения идеалов. Наполеон внимательно слушал того и другого, внезапно вступая в разговор звонкими, чеканными фразами, так что Виланду казалось, будто он беседует с бронзовой статуей.

— Я не люблю фатализма современных пьес, — говорил император. — Зачем сегодня повсюду твердят о судьбе? Судьба — это политика.

Он вдруг заметил, что вокруг них плотным кружком стоят князья, министры, сановники, почтительно внимающие их беседе, позабыв о бале.

— Впрочем, довольно о пьесах, мы здесь не для этого, — оборвал Наполеон сам себя. — Посмотрите, как красиво танцует император Александр! Я так не могу: сорок лет дают о себе знать.

— Не знаю, зачем здесь мы, сир, — раболепно подхватил Виланд, — но ваше величество сейчас сделало меня счастливейшим человеком на земле.

Водянистые глаза старика умильно смотрели из-под набрякших век, безгубый рот растянулся в улыбку, и даже плоский кончик его крупного носа словно делал реверанс. По-французски Виланд говорил очень плохо, вести разговор о социальной пользе религий и о значении христианства в политике, излагать свои взгляды о смысле жизни и необходимом зле требовало от него неимоверного напряжения ума. Двухчасовая беседа, затянувшаяся за полночь, совершенно изнурила его, но император словно не замечал, что его собеседник еле держится на ногах. Набравшись храбрости, Виланд поклонился.

— Идите, идите! — дружески сказал ему Наполеон. — Доброй ночи!

И снова повернулся к Гёте.

Утром кареты катили на восток меж зеленых холмов Тюрингии с позлащенными осенью рощицами и уютными деревушками. Императоры держали путь в Йену, где два года назад Наполеон разгромил армию Гогенлоэ, уничтожив Пруссию.

Завидев скалистый гребень, подковой охвативший Йену, спустились с дороги к Коспеде и направились прямиком к горе Ландграфенберг, обвитой спиральной тропой. На вершине горы стоял наспех сооруженный из фанеры храм Победы с латинским двустишием на фронтоне; Наполеону услужливо сообщили, что эта гора отныне носит его имя.

Оба императора взобрались на нее верхом. Поле недавней битвы лежало перед ними, как на ладони: прямо напротив — Дорнский холм и Иссерштадская роща, слева — Коспеда, справа — Клозевиц. Погода стояла ясная, так что видно было даже белую кирху Наумбурга за блестевшей на солнце лентой Зале и рыжевато-красные крыши Апольды. А в тот день утром был густой туман, сказал Наполеон Александру, когда они спустились на площадку, откуда он руководил сражением. Спешившись, он отдал поводья мамлюку.