Беспокойные

– Слушайте, бояться не надо. Здесь замечательные больницы. – Ее мандаринский был облагороженным, городским. – Могу немного рассказать об усыновлении.

– Я не сказала, что боюсь.

Врач отошла. На ее виске были брызги седины, на пальце – золотое обручальное кольцо. Я совершенно неподвижно сидела в большом бумажном платье. Экран снова опустел. Я проехала тысячи миль, только чтобы узнать, что нет никакой разницы между провинциальными больницами с их документами, требованиями по возрасту и разрешениями на брак и вот этой клиникой в Нью-Йорке с дурацкими правилами насчет двадцать восьмой недели вместо двадцать четвертой. Каких-то жалких четыре недели.

– Вы в порядке?

Я кивнула, глядя на колени. Она дала мне список телефонных номеров и несколько брошюр на английском и китайском. Я обещала вернуться на другой осмотр и купить витамины.

Я вышла из клиники в пасмурный и холодный день, заснула в метро и проснулась на конечной, в Бруклине, в районе, где было много белых, которые говорили на английском. Я вышла и оказалась на краю города, услышала чаек, почувствовала соленую воду, сняла обувь, закатала джинсы и впервые шагнула в океан.

Зашла дальше. От холодной воды сводило пальцы, и волны лизали щиколотки резче, быстрее, чем темно-синяя речная вода у деревни, но всё же море здесь было чище, серее, больше, злее, жаднее и прекраснее – всё и сразу, как сам Нью-Йорк. Я сделала еще шаг. Вода была по пояс. Зубы стучали, но этот холод утешал.

У меня кончились варианты; я в заднице. Мне придется родить. Вернее, придется родить Полли.

Я услышала голос с берега. Мне махал человек, прыгал на месте. К нему присоединилась женщина. Они кричали, звали жестами вернуться.

Вода была не такая уж и холодная. «Я не боюсь», – крикнула я на мандаринском.

Там, пока я стояла в Атлантическом океане, всё это стало испытанием. Для Полли – девушки, которая действует вопреки всему, девушки, которая может всё. Нью-Йорк стал даром параллельной жизни, и сама нереальность того, что я здесь, придавала ощущение сюрреалистической комедии даже самым пугающим вещам. Пейлан оставалась в деревне, мыла кабачки и кормила кур с бездомными кошками, а Полли жила бонусной жизнью за границей. Пейлан выйдет за Хайфэна или еще какого деревенского парня, пока Полли обходит бесконечные кварталы новых городов. Полли может родить вне брака. Ребенок сгладит острые углы одиночества – одиночества, которое всплыло, когда я увидела пары, семьи и смеющихся со своими друзьями людей. Я могла воспитать ребенка умным, веселым и сильным.

Я хочу, чтобы ты знал: ты был желанным. Я так решила: я тебя хочу.

Йи ба думал, что только мужчины могут делать, что хотят, но он ошибался. Я стояла в океане, в эйфории от того, как далеко забралась, а спустя два месяца, когда родила тебя, почувствовала, что добилась всего, что я стала сильнее любого мужчины.

Я назвала тебя Деминь. Соседки разрешили остаться, несмотря на все жалобы на твой плач, который не дает уснуть по ночам, и в благодарность я платила за комнату больше. Я пыталась отдать тебя незнакомке в детском саду, но не смогла – пока – и вместо этого ушла с работы, позвонила ростовщику и взяла дополнительный заем, который позволил не работать шесть месяцев.

Никто не предупреждал, что я смогу так любить другого человека. Когда я представляла, что с тобой может случиться плохое, любовь слегка обжигала, как сыпь, но когда я держала тебя и ты вел себя спокойно – любовь лучилась, как солнце через листья деревьев. Я любила! Я смотрела на тебя влюбленными глазами и думала: «Это человек, которого создала я». Я больше не смотрела с соседками детективные сериалы; из-за них мир казался опасным.

Диди работала в маникюрном салоне и сказала, что попробует найти для меня там место. Она отдала нам с тобой свой матрас и перешла в спальник. Не знаю, помнишь ты Диди или нет, но у нее был писклявый голос и пушистые кудри, и, когда ты шумел, она брала тебя на руки – и ты затихал, пускал пузырики слюней, которые она вытирала подолом юбки, мимоходом. После нескольких недель сна урывками, по часу-два, я реагировала на твои крики на автопилоте. Я слышала твой плач даже во сне.

Но это изматывало – сколько всего требуется ребенку, сколько ты дергал меня за волосы, хватался за юбку и присасывался к телу, потому что оно принадлежало и тебе. Смотрите, как он хочет к мамочке, говорили мои соседки, и пара из них тоже глядела влюбленными глазами, и тогда проявлялся осколок страха: а что, если мне всегда придется отдаваться, быть наготове, доступной? Что я наделала? И тут же: что со мной не так? Диди обожала детей, выросла, воспитывая младших братьев, сестер, племянниц и племянников, и, хотя ей казалось странным, что иногда мне хотелось отдохнуть и часок прогуляться вокруг района, покурить – «В одиночку? Без дела? Но зачем?» – она всегда предлагала присмотреть за тобой.

– Когда я выйду замуж, – начинала Диди, – когда у меня будут дети…

– Сколько детей хочешь? – спросила я, когда однажды вечером мы вместе готовили ужин.

– Двух или трех. А ты хочешь еще?

– Пока хватит одного.

– Только одного?