Беспокойные

Я прибыла под конец нью-йоркского лета. На перекрестках играла сама с собой в игру – шла туда, где первым загорался зеленый свет, и так зигзагами обошла почти весь Манхэттен. Когда я терялась, то старалась не находиться как можно дольше, сворачивая то туда, то сюда, пока улица не упиралась в шоссе или реку или пока я не спрашивала дорогу у первого встречного китайца. Как бы я ни уставала, на ходу я всегда мыслила ясно. Отмечала, какие жители Нью-Йорка разные, как быстро они передвигались, какие жалкие дюймы позволяли им избежать физического контакта. В день зарплаты я шиковала и ездила на метро, и самое лучшее было, когда я поднималась по лестнице на улицу и оказывалась на предпоследней ступеньке, предвкушая, что увижу, когда выйду на тротуар: будут ли в квартале высокие коричневые здания или маленькие серые, что там живут за люди, что у них за магазины. Я представляла себя в этом районе, в том многоквартирнике, в той машине.

В Нью-Йорке шум был громче, чем в Фучжоу, и совсем другой – сигнализации машин и гремящие поезда, ревущая из окон музыка. Как много здесь ресторанов, где подавали еду, о которой я даже не слышала. Мы с соседками готовили по очереди. Одна добавляла в говядину перец, другая жарила овощи, но почти не солила. Я делала рыбные шарики, и, хотя ингредиенты были совсем не те, что дома, от вкуса поднывало в груди. Новая жизнь была нестабильной и неуверенной, но каждый день пронизывали возможности.

Лучше всего я поладила с соседкой Диди. Она приехала из деревни рядом с Сямынем, провела в Нью-Йорке чуть больше года. Она показала мне места, где можно купить хорошие овощи, рыбу и мясо, водила в чайную на Байард-стрит, где подавали сладкий суп с черным кунжутом и вязкими дамплингами, который мы прихлебывали, сидя по соседству с китайчатами американского происхождения, дразнившими друг друга на громком сленговом английском. Диди не покидала Чайна-тауна без необходимости. «Здесь есть все, что нужно, – говорила она. – Ззачем ты ездишь на поезде в какие-то странные районы?»

Всё это время ты был со мной. Как я ни надеялась, долгие часы в ящике по пути из Торонто не помогли. Ты остался жив, силен как никогда, пинался еще больше. Я привыкла к тебе, но как же я уставала.

Одна из соседок спросила: «Девочка, когда у тебя срок рожать? Завтра, что ли?»

Может, в холоде просто живет больше холодных людей. Но когда я сама увидела свое отражение в витрине, то и мне показалось, что я удвоилась в размерах. Тело явно принадлежало не мне.

Это Полли, а не Пейлан пошла в бесплатную клинику на севере города, где была китайская женщина-врач, которая говорила по-мандарински.

– Ваши родители знают? – она передала мне бумажную рубашку.

– У меня нет родителей.

Врач была коротко подстрижена, из-за чего на шее сзади получалась аккуратная черная стрелочка волос, а глаза у нее были темными и добрыми.

– Сколько, говорите, вам лет, мисс Гуо? Шестнадцать?

Я сидела на длинном металлическом столе, тоже накрытом бумагой. Ноги торчали из-под бумажной рубашки. Я уставилась в кольцо грязи на полу. Я назвала врачу имя, адрес и год рождения, которые она записала в карте.

– Какая разница, сколько мне лет? Мне же не нужно чье-то разрешение, чтобы сюда прийти.

– Вы правы, не нужно.

На стойке была пластмассовая фигура человека, кажется, со вставными органами, и мне хотелось их достать и барабанить ими по столу врача.

Она снова взглянула в карту.

– Восемнадцать. Прошу прощения, вы выглядите моложе. Как вы приехали в Нью-Йорк?

– Сама.

– Наверняка было трудно.

– Ничего особенного. Я не боялась.

Врач открыла рот, словно что-то хотела сказать, но не стала.

– Ложитесь. Подвиньтесь немного выше, – сказала она. – Вот так хорошо.

В меня тыкали – сперва пальцами, потом холодным металлическим языком. Врач спросила, откуда я.

– Фуцзян. А вы?

– Чжэцзян.

– И вы не привезли сюда родителей? – спросила я.

– Я приехала учиться и после выпуска осталась работать.

Она включила устройство-ящик с проводом, ведущим к моему животу, и показала на телеэкран с черно-белым изображением сумрачного пузыря.

– Выглядит неплохо.

– Я его не хочу, – сказала я, хотя прожила с тобой столько месяцев, что уже сложно было говорить уверенно.

Врач снова посмотрела в карту.

– О, об этом вы не говорили. – Она выключила экран. – Теперь можете сесть. – Она обошла стол, чтобы быть ко мне лицом. – Вы на седьмом месяце.

Я отсчитала назад, пытаясь вспомнить, сколько месяцев прошло с того мотеля с Хайфэном, но уже не могла даже вспомнить его лица.

– Двадцать девять или тридцать недель. – Лицо у врача было грустным. – Мы не можем прерывать беременность после двадцать четвертой недели, то есть шести месяцев. Мне очень жаль.

– Тогда я пойду в другую клинику.

– Это закон. Там тоже не согласятся.

Ляжки прилипли к столу, по животу было размазано желе. Слизь стекала между ног.

– Я могу подсказать, к кому обратиться. Я бы хотела направить вас к другому врачу, чтобы вы получили должный уход.

– Мне придется родить?

В животе похолодело. Врач понизила голос.