Берегини

Эйвинд и его люди не ночевали под крышей дома уже больше десяти дней. Они уходили все дальше и дальше от Рикхейма, и порой Сигурду хёвдингу казалось, что вождь нарочно уводит их глубже в лес, потому что не хочет возвращаться обратно. Крепких дубов и ясеней было найдено достаточно для постройки корабля, часть из них уже приготовили к вырубке; нашли и особые стволы для киля и мачты, но Эйвинду все казалось мало. Неопытный Торгест только пожимал плечами – конунгу виднее, и соглашался поискать еще. А ворчание Сигурда вождь вообще не слушал. В конце концов, старый хёвдинг перестал его вразумлять: хочет бесцельно бродить по лесам, пусть бродит. Кончатся припасы, станет сводить от голода живот – никуда не денется, вернется.

Эйвинд оставался в лесу из-за пропавшей волчицы. Она не раз уже приходила к нему во сне, почему-то всегда перед самым восходом солнца, и ему даже чудилось, будто он слышит ее осторожные шаги и чувствует запах мокрой от росы шерсти. Но, проснувшись, он не находил рядом волчьих следов, приманки оставались нетронутыми, а верный Вард спокойно дремал неподалеку, ничем не показывая, что чует волка. Эйвинд понимал, что эти сны, скорее всего, пустые, надуманные. И все равно продолжал искать, словно поимка сбежавшей Снежки могла изменить его судьбу.

– Скажи, Торгест, – спросил он однажды вечером молодого мастера, сидевшего вместе с ним у костра, – почему ты тогда передумал и остался в Рикхейме? Мы с Асбьерном были уверены, что ты вернешься на сетер .

Торгест ответил не сразу. Какое-то время он думал, стоит рассказывать или нет.

– Я и правда хотел вернуться, – наконец, признался он. – Но уже стемнело, и я зашел в дом своего отца, чтобы переночевать и отправиться на пастбище рано утром. И мне приснился сон, будто отец со старшими братьми сидят возле очага и смотрят в огонь. Они всегда собирались там, чтобы поговорить о делах, когда были живы, – молодой мастер вздохнул. – Братья обернулись ко мне, и я по привычке растерялся, стал бормотать что-то про нового вождя, про постройку драккара, ожидая, что отец как обычно станет кричать на меня… Но он только молча слушал и кивал, а потом подошел  и вложил в мои руки топор, которым при жизни часто выглаживал корабельные доски. Этот топор положили в могилу вместе с ним, чтобы на берегах Нифльхель он продолжал строить лодьи для Владычицы. Когда я проснулся, в моей ладони еще сохранилось тепло его рукояти.

– Порой мы видим во сне только то, что хотим увидеть, – усмехнулся Эйвинд конунг. Торгест помолчал, потом сказал:

– Когда я не знаю, где истина, я слушаю свое сердце. А оно мне сказало, что это был знак богов.

Эйвинд ничего не ответил, задумчиво глядя куда-то вдаль, в чернеющую чащу леса. А под утро, когда волчица снова привиделась ему, пригляделся повнимательнее: печальным и зовущим показался вождю ее взгляд. Да и глаза были знакомые – серые, похожие на северное море в непогоду…

В тот же день конунг объявил о возвращении в Рикхейм.

Короткое северное лето подходило к концу. Приближалась осень, и все надеялись, что она будет сухой и теплой. Чем больше ясных солнечных дней, тем быстрее и легче собирать урожай, а потом встречать осеннее равноденствие, праздник даров, посылаемых Матерью-Землей. В этот день благодарили богов за щедрость и гадали о грядущей зиме – будет ли она суровой и голодной, или снежной, мягкой и сытой. С этого дня начинали усерднее готовить жилища к приходу холодов, делать запасы мяса и рыбы, шить теплую одежду и вязать шерстяные рукавицы и носки. А еще в этот день совершали священные обряды и праздновали свадьбы.

Зорянка-Сванвид уже закончила вышивать праздничную рубашку для Халльдора и теперь вместе с подругами украшала узорами свой свадебный наряд. И все шепталась о чем-то с сестрой и Фрейдис, жадно слушала и смущенно опускала глаза. Йорунн смотрела на нее с улыбкой, чувствуя, как на сердце тяжелым камнем ложится непрошенная тоска. Вот-вот сбудется еще одна чужая мечта, станет явью чужое счастье. И скоро Зорянка будет ходить мужней женой, обласканная своим суженым, такая же радостная и довольная, как Фрейдис и Ольва. Только она, Йорунн, так и останется одинокой. Потому что нужен ей один-единственный, любимый и желанный. Тот, которому она не нужна...

Вечером, возвращаясь в свой дом, она окликнула Асбьерна и спросила его:

– Не слышно ли чего о вожде?

– Нет, – отозвался ярл. – Ждем со дня на день, пора бы им уже и вернуться. Сам думал недавно, не случилось ли чего.

Йорунн молча кивнула. Предчувствие нарастало в груди словно снежный ком, неясное, волнующее. Она не понимала его и терялась в догадках: дурные или хорошие вести принесет ей грядущий день? Но утром ничего не изменилось, и после полудня тоже. Йорунн места себе не находила, вся измучилась – а если и правда случилась беда? Или вот-вот случится…