Белые зубы

Маркус смотрел ей и ее хвосту вслед, пока она не слилась с другими темноволосыми девушками и не исчезла под сводами широкого зала. И тотчас почувствовал облегчение и радость от мысли, что у выхода номер 32 его ждет встреча с Маджидом Игбалом – а это совсем иное дело, другой коленкор, или как там говорится. Чтобы сэкономить пятнадцать минут, он не стал допивать кофе, который слишком быстро из обжигающего сделался чуть теплым, и пошел в сторону нужного выхода. В голове мелькнуло: «встреча собратьев по уму». Абсурд, и он прекрасно это знал, думать так относительно семнадцатилетнего парня, но не мог подавить ощущение, что аналогичные восторг и ликование испытал когда-то его собственный старый наставник, когда впервые увидел семнадцатилетнего Маркуса Чалфена, входящего в убогую классную комнату. Это было своего рода удовлетворение. Маркус хорошо знал это взамоприятственное довольство, то и дело пробегающее между учителем и учеником (Ах, вы гений, дарите мне свое драгоценное время! Ах, я гений, но ценю тебя превыше всех остальных!). И все же не мог отказать себе в этой радости. Как здорово, что он встречает Маджида один – причем это вышло совсем не нарочно. Просто удачно сложились обстоятельства. У Игбалов сломалась машина, а багажник у Маркуса невелик. Ему удалось убедить Самада и Алсану, что если они поедут вместе, то в машину не поместятся Маджидовы вещи. Находившийся с КЕВИНом в Честере Миллат сказал, как говорят, следующее (в лучших традициях фильмов про мафию, которыми некогда увлекался): «У меня нет брата». У Айри в то утро был экзамен. Джошуа отказывался садиться с Маркусом в одну машину; он вообще теперь из-за соображений защиты окружающей среды отказывается ездить на машинах, предпочитая два колеса. Чем дальше заходил в своем упорстве Джошуа, тем острее Маркус чувствовал неприязнь к подобным человеческим решениям. Это не идеи, поэтому с ними нельзя ни соглашаться, ни спорить. Большинство людских поступков бессмысленно. Перед этой причудой Джошуа он вдруг почувствовал себя еще беспомощнее, чем обычно. Обидно, что его собственный сын так далек от чалфенизма. Так что последние несколько месяцев Маркус возлагал большие надежды на Маджида (потому-то и ускорял шаг – выход номер 28, 29, 30); вероятно, в нем поселилась надежда, вера в то, что Маджид подхватит вымпел чалфенизма, который того и гляди загнется в здешней пустыне. Они станут друг для друга спасением. Ведь это не самообман, правда, Маджид? – задавался он на ходу вопросом. Между выходами 30 и 31 на него нахлынуло волнение. Потом спало, уступив место утешительному ответу. Нет, Маркус, это не самообман, не слепая вера. Это сильнее и крепче. Это родство умов.

Вот и выход 32. Наконец они встретятся, победив расстояние между континентами; не будет никого, только учитель, усердный ученик и первое, историческое рукопожатие. Маркус ни на секунду не усомнился, что все пройдет как надо. Он не изучал историю (а наука приучила его к тому, что прошлое – это то, что видится нами смутно, словно через стекло, а будущее – нечто сияющее и лучшее, или хотя бы оно просто лучше), поэтому не ведал опасений относительно встречи смуглокожего мужчины с белокожим, оба из которых имеют большие надежды, но только один – власть. Он не взял с собой белую картонку с крупно выведенным именем, как другие встречающие, и теперь забеспокоился. Как они найдут друг друга? И вдруг он вспомнил, что встречает близнеца, и рассмеялся. Даже ему казалось диковинкой, чудом, что вот сейчас из тоннеля выйдет генетическая копия уже знакомого ему мальчика – непостижимым образом одновременно и точная, и неповторимая. Он его увидит и не увидит. Узнает и все-таки не узнает. Не успел он подумать, что это значит и значит ли вообще, как пошел поток пассажиров рейса «Бритиш Эйрлайнс» номер 261; говорливая, но измученная толпа коричневых людей хлынула на него рекой, в самый последний момент все же сворачивая, словно на выступе водопада. Номоскар… салам алейкум… камон акхо? Именно так обращались друг к другу и к друзьям по другую сторону барьера; женщины были кто полностью закутан в паранджу, кто одет в сари, наряды мужчин представляли странное смешение льна, кожи, твида, шерсти и синтетики, а их шапочки-лодочки были точь-в-точь как у Неру; на детях были свитера тайваньского производства и ярко-красные и желтые рюкзаки; люди выходили из дверей выхода 32 и обнимались с тетушками, детьми, встречались с таксистами, чиновниками, загорелыми белозубыми служащими авиакомпании.

– Вы мистер Чалфен.