Белые зубы

Поглядев с минуту на ноги прохожих – кожаные ботинки, спортивные тапочки, туфли на каблуках – Айри сказала:

– Да, ты им всем покажешь.

А первого апреля вдруг появился Самад. Он шел на работу, поэтому был весь в белом; в своем помятом костюме он был похож на расстроенного святого. В глазах у него стояли слезы. Айри впустила его.

– Привет, мисс Джонс. – Самад слегка кивнул. – Как поживает твой отец?

Айри улыбнулась, вступая в игру.

– Вы видите его чаще, чем мы. Как Бог?

– Спасибо, отлично. Ты не видела моего никудышного сына?

Но прежде чем Айри успела произнести свой обычный ответ, Самад расплакался, и она повела его в гостиную, усадила в кресло Даркуса и принесла ему чай.

– Что-то не так, мистер Икбал?

– А что так?

– Что-то с моим отцом?

– Нет, что ты… С Арчибальдом все в порядке. Он у нас как реклама стиральной машинки. Всегда один и тот же.

– Что тогда?

– Миллат. Его нет уже три недели.

– Боже мой. Вы не заходили к Чалфенам?

– Он не у них. Я знаю, где он. Из огня да в полымя. Он с этими психами в зеленых галстуках в спортивном центре в Честере.

– Вот черт.

Айри села, закинула ногу на ногу и закурила.

– Я давно не видела его в школе, но даже не представляла, насколько давно. Но если вы знаете, где он, то…

– Я пришел к тебе не потому, что его ищу, я пришел за советом, Айри. Что мне делать? Ты его знаешь… скажи, как до него достучаться?

Айри закусила губу – старая привычка ее матери.

– Я не знаю… Мы теперь не так много общаемся… но мне всегда казалось, что ему не хватает Маджида… он, наверно, скучает… То есть он сам никогда не признается… но Маджид его брат-близнец, так что, может быть, если бы он вернулся…

– Нет, это тут ни при чем. Я сам хотел бы, чтобы это было так. Одному Богу известно, какие надежды я возлагал на Маджида. А теперь он возвращается в Англию, чтобы изучать право, а платят за него эти Чалфены. Он хочет насаждать людские законы, а закон Бога его не волнует. Он не внял учению Магомета – да хранит его Аллах! И, конечно, его мать в восторге. Но я в нем разочаровался. Настоящий англичанин. Поверь мне, Маджид не поможет Миллату, а Миллат не поможет Маджиду. Они оба сбились с пути. Осталось только ждать, когда они переженятся на каких-нибудь Шейлах и загонят меня в могилу. Я всего лишь хотел, чтобы мои сыновья были добрыми мусульманами. Ох, Айри, – Самад взял ее руку и грустно погладил ее, – я не знаю, где я ошибся. Ты им говоришь, а они не слышат, потому что на всю мощность включена эта музыка Public Enemy. Ты показываешь им дорогу, а они выбирают кривую тропинку, ведущую к адвокатуре. Ты ведешь их, а они сбегают от тебя в спортивный центр в Честере. Ты пытаешься планировать свою жизнь, но все идет не так как надо…

«Но если бы можно было начать сначала, – подумала Айри, – если бы можно было вернуться к истокам, к началу истории, вернуться на родину…» Но она этого не сказала, потому что он и сам понимал это, так же, как она, и оба они знали, что бесполезно гоняться за собственной тенью. Она ничего не сказала, просто вынула свою руку из-под его и положила ее сверху, погладила его в ответ.

– Ох, мистер Икбал, я даже не знаю, что тут можно сказать…

– Да, сказать тут нечего. Одного я отправляю на родину, и он возвращается настоящим англичанином – в белом костюме, будущий судья в дурацком парике. А другого я оставляю, и он нацепляет зеленый галстук и присоединяется к террористам. Иногда я думаю, а мне какое дело? – печально спросил Самад, выдав, что и на него тоже повлияла Англия за эти двадцать лет. – Но мне есть до этого дело. Меня это беспокоит. Теперь уже мне кажется, что когда приезжаешь в эту страну, ты заключаешь договор с дьяволом. Ты протягиваешь паспорт на таможне, и все – на тебе клеймо. Ты хочешь только заработать немного денег, чтобы было легче вступать в жизнь… ты и не думаешь здесь оставаться! С какой стати? Холод, слякоть, тоска, отвратительная еда, кошмарные газеты – чего ради оставаться тут, где тебя никто не любит, все только терпят? И терпят-то еле-еле. Как будто ты животное, которое с трудом удалось приручить. Ты и не думаешь оставаться! Но ты уже заключил договор с дьяволом… он затягивает тебя, и вот ты уже не можешь вернуться, твои дети ни на что не похожи, а ты сам стал непонятно кем.

– Неправда, ну что вы!

– И тогда ты начинаешь думать, что, может быть, так и надо. Сама мысль о родине, о принадлежности к своей стране начинает вдруг казаться бессмысленной грязной ложью… И я начинаю думать, что место рождения ничего не значит, что человек рождается там, где рождается, просто случайно. Но если поверить во все это, то к чему ты придешь? В чем тогда смысл? Где суть?

Пока Самад с ужасом описывал эту антиутопию, Айри смущенно думала о том, что мир, состоящий из случайных событий, кажется ей раем. Только там ей видится свобода.

– Ты меня понимаешь, крошка? Я знаю, что ты меня понимаешь.

А на самом деле это значило: «Мы с тобой говорим на одном языке? Мы одинаково мыслим? Мы одинаковые?»