Башня Ворона

Ойссен застыл, тяжело дыша. Потом перевел взгляд на Сьят с товарками, которые за все время не обменялись ни единым словом и, вопреки обыкновению, казались совершенно подавленными.

– Красноречивое молчание, – заметил я чуть погодя.

– Тебе уже сказано: идет война. Жертвы неминуемы.

– Постараюсь не попасть в их число, – парировал я.

Я умолчал, что моя реплика позволит Ойссену не ходить вокруг да около, а прямо назвать меня богоизреченным камнем. Сила слова сделает меня таковым, моя тайна, которую он так жаждет сохранить, не раскроется. Все это было слишком очевидно и не требовало разъяснений.

– Мириада делится с тобою секретами? – сменил тему Ойссен.

– Она навещает меня. Временами делится сплетнями. Однако о многом она говорить не вправе, поскольку связана обязательствами либо боится скомпрометировать некий проект. Уж не опасаешься ли ты, что Мириада сообщила нечто, свидетельствующее о злом умысле против меня?

Ойссен ответил не сразу.

– Я проделал огромный путь, чтобы помочь тебе в войне с Ираденом. А не затем, чтобы погибнуть, потворствуя твоим прихотям.

– Твоя взяла, – объявил Ойссен. – Я принимаю предложение.

Пес велел моим приспешницам посторониться.

– Скажи, как тебя вращать? – спросил он.

– Тебе виднее.

Долго ли, коротко ли, Ойссен сдвинул меня с места и потребовал передать мое могущество местному богу, который противостоял Ворону в борьбе за пролив. Я чувствовал, как меня покидают силы – покидают стремительно, однако стоило мне замереть, и отток прекратился.

– Ты нарочно препятствуешь мне? – возмутился Ойссен. – Те люди вращают тебя, не напрягаясь.

– Я – огромный, массивный валун. Мои подопечные уже приноровились, вот и весь секрет. И потом, никто не обещал, что будет легко.

– Сила и Кротость Холма, скажи, откуда ты родом?

– С северного склона.

– А до него? – допытывался Ойссен.

– Не совсем понимаю, о чем ты.

Пес молчал, силясь разгадать потаенный смысл моих слов. Товарки сбились в кучку поодаль, хромоножка привалилась спиною к набитой окаменелостями стене – ей как раз полагалась передышка. Вся компания настороженно взирала на Ойссена.

– Сила и Кротость Холма, пообещай, что вернешься к себе на северный склон и более не потревожишь нас, когда война окончится.

– Постараюсь, – откликнулся я.

Ойссен объяснил крутильщицам, что следует говорить во время работы. С той поры меня перестали вращать во славу бога-врачевателя.

– Пес злится на тебя, – поведала Мириада в очередной свой визит. – И побаивается. Что ты ему сказал?

Я подробно передал наш диалог, вплоть до условий, на которых согласился в дальнейшем помогать в войне против Ворона.

– Вот как! Решил обратить себя в богоизреченный камень! Ты хорошо подумал о последствиях? Вдруг до тебя доберется кто-то из конкурирующих богов? Или подопечные потребуют чего-то поистине сверх дозволенного?

– Все желания моих подопечных – отдохнуть и поесть досыта.

Еще они мечтали о завершении войны, впрочем, о мире грезило все местное население, а я делал все для его достижения. Правда, женщина с культей пожелала особый сорт сыра с медом. Мне пришлось несколько дней трудиться, чтобы добыть его, не вызывая подозрений у местных богов. Да и сил эта просьба отняла немало. Через Сьят я передал крутильщицам, чтобы те были скромнее в своих желаниях и расходовали их экономно. Однако, невзирая на все тяготы, я не думал сердиться: женщина разделила лакомство на четверых и угостила товарок; их блаженные улыбки доставили мне несказанное удовольствие.

– Уверен, что обещанием «исполнять волю всякого, кто вращает меня» ты не накличешь беды?

– С чего бы?

Отдавая должное уму Мириады, я не упомянул, что Ойссен уже вовсю пользуется положением и выкачивает из меня силы на благо себе и прочим богам града Вускции. До сих пор ущерб был незначительным, однако мои ресурсы не бесконечны. Чем дольше Ворон медлил с атакой, тем меньше сил у меня оставалось и тем слабее делались местные покровители.

Ты наконец задремал, а очнувшись, увидал полностью одетого Мавата, восседавшего на табурете подле твоей постели. На другом табурете горела керосиновая лампа.

– Тиказ нашла тебя, – сообщил Мават, заметив, что ты очнулся. – А потом устроила мне взбучку за то, что я дерзнул поднять руку на единственного человека, которому можно доверять.

Ты не ответил и снова закрыл глаза.

– Похоже, ты ей нравишься. Так и будешь молчать?

– Мне больно разговаривать, – прошептал ты. – Вода есть?

– Будет.

Мават поднялся, распахнул дверь и крикнул, чтобы принесли кувшин. Потом притворил створку и опустился на табурет:

– Зачем ты мне солгал?

– Я не лгал.

– Эоло, заклинаю тебя, довольно!

– Я опасался твоего гнева. – Твой голос слегка окреп. – Знал, что разумнее всего солгать. Но мои слова – чистая правда.

В комнату заглянула Тиказ с плошкой и кувшином воды. Отстранила Мавата, потянувшегося забрать принесенное, и села на краешек кровати.

Ты приподнялся на локтях. Тиказ наполнила чашку, подала тебе и отняла, увидев, как дрожат твои руки.

– Ты хоть помнишь, когда последний раз ел? Я велю принести тебе бульону.

– Тиказ… – заговорил Мават.