Башня над Камой

«Идти на абордаж! — рявкнул кот Веденей, и глаза его загорелись жёлтым боевым огнём. Пеплом сигары он начертил на полу план сражения: — Сначала — борт в борт. Потом в ход багры. На катере «Орион» их два — лесосплавной и противопожарный. Даёшь лайнер! В трюме и буфете выставить охрану: там запасы рома и провианта. На лайнере поднять наш флаг: череп и скрещенные кости. К пассажирам — строго индивидуальный подход. Красивых женщин — в жёны пиратам. Труху — за борт или на реи. Только и забот! Разве это было так трудно?»

«Но у меня нет опыта, — оправдывалась Галя. — Я не умею… К тому же… Зачем обязательно нападать? Вот сегодня вы напали на беззащитного голубя…»

Шерсть на коте Веденее встала дыбом.

«Без-за-щит-но-го? — прошипел он. — Ха-ха! Этот «беззащитный» спит, а кому хочешь глаз выклюет. Ему мы когда-то сбывали товар, и он нагло обсчитывал нас. Вдобавок голубок приторговывал рабами».

«И вы небось приторговывали?» — прошептала Галя.

«Никогда! Во-первых, хлопотно. Надо везти живой товар из Африки в Америку, а это, знаете ли, на любителя. Я не мог! Я не выносил стонов бедных рабов и, положа лапу на сердце, жалел их».

«Так вы были добрым пиратом?» — обрадовалась девочка.

«Не скажите, — охладил её кот Веденей. — Однажды я вздёрнул на рее испанского священника за то, что он отказался обвенчать меня с очаровательной гречанкой и заодно тут же на палубе отпустить мне грехи. А сейчас я всё чаще начинаю думать… Может быть, он не понял, чего я от него хочу? Ведь бедняга не знал английского языка».

«Вы знаете английский? — с уважением спросила девочка. — Вы — настоящий англичанин?»

Кот Веденей откусил конец сигары и выплюнул его.

«Англичанин корсиканского происхождения, — сказал он. — А почему моя родословная вас интересует?»

«Ну… мы с вами… не совсем чужие…» — напомнила Галя.

«Да? — кот Веденей грустно усмехнулся. — А благодарность? Подарок мог вам не понравиться. Но дама из общества должна уметь скрывать свои чувства. Нельзя же так, извините, визжать. Вы могли бы мне сказать: «Благодарю вас за усердие». И я был бы счастлив».

Девочка покаянно пообещала:

«Я вас всегда буду благодарить за такие поступки».

«Ну, это мы ещё посмотрим».

И кот Веденей окутался облаком сигарного дыма. Галя спросила:

«Вам нравится у нас в России?»

«Летом».

«А зимой?»

«Гм. Зимой… Вопрос — в лоб. Снег — это очень красиво, но о-оочень холодно! Если бы не русская печь, я бы совсем пал духом. Кстати, вы не помните фамилию изобретателя русской печи? Если он жив, я бы не поскупился на подарки».

«Я не знаю, и, наверное, никто не знает. Изобретателей было много, — сказала девочка. — У вас такая шуба! Неужели она не греет?»

Кот Веденей прикусил сигару и, морщась от дыма и от печали своего положения, передними лапами потряс на себе полосатую шубу, отчего пыль поднялась столбом.

«Видали? — сказал он с лютой тоской. — Я из неё не вылезаю всю жизнь. А так хочется приодеться!»

«Мне тоже», — призналась девочка.

«В восемнадцатом веке я ходил в бархате. В атласе. В брюссельских кружевах! В брабантских манжетах! — распалялся кот Веденей. — Я пил ямайский ром. Я-май-ский! Это был напиток… Ха-ха! Сейчас я должен притворяться, что обожаю валерианку. Между прочим, я её терпеть не могу!»

Как только он сделал паузу, Галя спросила:

«Скажите, какой век лучше — восемнадцатый или двадцатый?»

Кот Веденей поперхнулся дымом, вынул сигару изо рта и, унимая дрожь в лапах, пообещал:

«Сейчас».

«Я не жила в восемнадцатом веке…»

«Понимаю, понимаю».

«А вы жили?»

«Жил, — кивнул кот Веденей. — И что? Двадцатый век ещё не кончился! Не спешите убегать из него. Вернёмся к нашему разговору в первых числах января двадцать первого века. Благо ждать осталось не так уж долго».

Баржу тряхнуло, и девочка проснулась. Какое-то время, не открывая глаз, она ждала продолжения сна, а его не было.

Надо было обязательно спросить у кота настоящее имя! Постеснялась…

Пытаясь согреться, девочка зарывалась в сено и вдруг вспомнила, где она.

Через баржу валом валил туман, как дым, когда печь топят соломой, и девочка закашлялась. Катера «Орион» не было, а на кнехтах, обвив их чугунные шеи, качался обрывок пенькового троса.

Что случилось-то?

По-видимому, трос перетёрся, и ночью, в тумане, капитан не вдруг обнаружил, что ведёт один катер, без баржи. Сейчас отец спохватится, вернётся по курсу и найдёт Галю. «Орион» где-то здесь, рядом. Не мог же он уплыть на край света?

Галя сложила ладошки рупором и крикнула:

— Папа-аа! Папочка-аа-ааа…

Туман погасил её крик, как ветер пламечко свечи.

Над головой между клубами тумана открылся просвет, как чёрное озеро, и в нём плавали две звезды — белая и голубая. Никогда прежде Галя не видела таких блестящих звёзд. Откуда они?

Просвет затянуло туманом, и звёзды погасли.

Она не собиралась плакать, но слёзы, обгоняя друг друга, очень горячие, текли по щекам, и девочка, сморкаясь и постанывая, плакала всласть, оттого что всё хорошее в её жизни всегда кончается вот так.

А всегда ли?

Отчего она не может знать, что с ней будет через час, через день, через год, хотя как будто всё наперёд известно?