Башня над Камой

На реке зазвонил колокольчик. Ребята вскочили на ноги и умчались в темноту. Там долго раздавались их голоса — раскатистые от близости высокой воды. Наконец дети вышли на свет. Галим нёс на леске огромного рака.

— Я поймал! — объявил он и положил добычу к ногам девочки.

— Добытчик! — похвалила Галима Галя, а Василий продекламировал насмешливо:

Удильник сматывай, Галим:
Клевать не думает налим.

И в насмешке его слышалась зависть.

Вблизи рак был ещё больше. Он зашевелился, защёлкал клешнями, как парикмахер ножницами, и задел Галю. От неожиданности она взвизгнула и сказала:

— Это я нарочно.

Галим набрал в чугунок воды из родника, поставил его на огонь, на закопчённые камни. Когда вода стала закипать, татарчонок опустил в неё рака. Было слышно, как рак стучит клешнями по чугунным стенкам. Галя встала и отошла от огня, пока дети не позвали её:

— Ужинать!

Себе ребята взяли клешни, а Гале, как она ни отказывалась, отдали самое вкусное — шейку.

— За какие заслуги? — спросила девочка.

— По старшинству, — объяснил Василий.

— Поживём с ваше — нас так же будут кормить, — вторил Галим.

Шейка была с икрой. Галя не спешила съесть её, растягивала удовольствие.

Обсасывая клешню, Галим сообщил:

— Человек создан для пищи, как птица для полёта.

— Человек создан для счастья, как птица для полёта! — поправила Галя.

— Разве пища — не счастье? — удивился Галим. — Только мало его — счастья-то: один рак на всех.

Василий пообещал:

— Мы ещё поймаем! — И весело посмотрел на товарища: — Он ещё не так говорит. Надо: «воздастся сторицей», а он «воздастся столицей»!

— Столицей?!

— Столицей, — сказал Галим. — Вот поеду в Москву, столицу нашей родины, посмотрю там всё. Ох, и хорошо мне будет! Вот и воздастся мне столицей. А то я там ни разу не был.

— И я, — вздохнул Василий.

Дети смотрели на Галю. Она тоже вздохнула:

— И я не была.

Жгли комары, да больно, как осы. Дети били их на себе, и Василий в сердцах пожаловался:

— Меня расстраивает не то, как они жалятся, а как они жужжат!

— А меня всё расстраивает, — простонал Галим. — И как они жалятся! И как они жу!.. Жу!.. Жужжат!

— Ох, и нервный ты, — заключил Василий, стёганкой накрылся с головой и затих у костра.

Галим положил в огонь сырых веток и полыни, раздул его, страшно тараща чёрные глаза. Полынным дымом заволокло Галю и мальчиков. Комаров не стало, и худо ли, бедно ли — в дыму можно было дышать.

Потянуло ветром с Камы вместе с запахами сырой рыбы, ракушек и глины. Комаров и близко не было, а костёр разгорелся и заплясал. Звонче заговорил родник, и зароптали прибрежные тальники. Поверху туман схлынул, и открылась рябая луна, да так низко, что девочке захотелось постучать пальцем по её краю. А недалеко от луны в небесной заводи плавали две звезды, те самые — белая и голубая.

— Вы чего там увидели? — спросил Галим. — На кого любуетесь?

— Так, — ответила Галя.

Ей не хотелось открывать свои звёзды. Она боялась, что если назовёт их, то вместе со словами уйдёт светлая тайна и не вернётся никогда.

— Я знаю, кого вы там увидали, — догадался татарчонок. — Акбузат и Кукбузат! Белую Лошадь и Голубую Лошадь. Так у нас зовут эти две звезды.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Галя.

Василий подал голос из-под стёганки:

— Его дедушка научил.

— Спи, — попросил Галим.

Василий задышал ровно, наверное, уснул, и Галим сказал про него шёпотом:

— Всё на меня сваливает.

Шёпотом же Галя спросила:

— Что ещё дедушка говорил про звёзды?

— Про звёзды? — зашептал Галим. — Он и про луну говорил: «Луна богата грустью, а звёзды мыслями». Вот какими мыслями они богаты, дедушка не сказал…

Эти слова посреди ночи в устах татарчонка поразили Галю своей таинственностью и прелестью. Она подумала, что по-настоящему поймёт их, когда станет взрослой. Но зачем откладывать понимание, если сейчас звёзды смотрят на неё и хотят сказать ей нечто важное и неизъяснимо прекрасное?

Из-под стёганки донеслось:

— Галим Каму переплывает.

Татарчонок и Галя молчали.

И ещё донеслось из-под стёганки:

— Галим очень сильный. Он третий крутояр переныривает.

— Всё на меня сваливает! — восхищённо прошептал татарчонок и лёг спать, прижавшись спиной к Василию.

По другую сторону костра легла Галя и забылась зыбким сном, пока не почувствовала, что кто-то глядит на неё. Заслонясь рукой от этого взгляда, девочка открыла глаза. На неё смотрела луна, а звёзд — белой и голубой — не было.

Луна освещала крутую гору, и по крутосклону блестели камни и камушки, омытые росой. А наверху белела башня из дикого камня-плитняка с невысокой, круглой, как татарский шлем, железной крышей и железным флажком на шишаке.