Башня над Камой

В тальниках защёлкал соловей: сначала однозвучно, прислушиваясь к себе и миру, а потом всё разнообразнее и звонче, так, как никому не спеть, кроме него одного. Галя представила себе рыжую, не по голосу крошечную птицу-соловушку, что сидит на самой нижней ветке над весенней грязью и пульсирует всем тельцем, готовая, кажется, без сожаления умереть ради песни своей, но прежде допеть её до конца, до последнего коленца.

Соловушка, соловушка! Весёлая головушка.

Весёлая…

Есть татарское поверье о ветке, на которой поёт соловей. Если её сорвать и подарить любому человеку, он станет добрее. Галя вспомнила это поверье, выпрямилась и повела плечами. Надо только не ошибиться и сорвать ту самую ветку — соловьиную, а не какую другую, и тогда… О, если бы было светло, она не ошиблась бы, наломала бы много соловьиных ветвей и раздарила бы их всем людям! Ни одного человека не обнесла бы — и самого доброго, и самого злого.

От собственного великодушия ей стало хорошо, покойно. Вот только хватит ли соловьиных ветвей на всех? Народу-то на Земле вон сколько.

«Не хватит, так останется», — вспомнила Галя слова мамы своей и со взрослой печалью повторила их вслух:

— Не хватит, так останется.

Глава четвёртая. Галим и Василий

Соловей утих, и стало слышно, как внизу за грядой тумана потрескивает костёр. В пещере, вырытой в черноте его пламенем, колыхались тени и слышались мальчишеские голоса.

По обрывку троса, свисающему с кнехтов, девочка на руках спустилась на берег, и её окатил крупный проливень — роса, что таилась в ветвях.

Раздвигая ветви, сгруженные влагой, девочка пробиралась на огонь. Глина налипала на ноги, отчего поверх резиновых сапожек образовались глиняные сапожища. На слух было похоже, что идёт великан, и дети у костра с испугом прислушивались к его шагам.

Хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!

Их было двое — два мальчика класса на три младше её. Они походили друг на друга, как братья. Только один был посветлее, а другой потемнее.

Галя остановилась у костра, где из земли, из камушков вытекал родник. Она сдержалась изо всех сил, чтобы не упасть на колени и не напиться воды, сколько душе угодно. Трудно шевеля сухими губами, девочка поздоровалась:

— Здравствуйте, ребята…

Мальчик посветлее ответил:

— Здоро́во.

И улыбнулся, показав нехватку передних зубов — по крайней молодости или по какой другой причине.

Мальчик потемнее — с открытой мокрой грудью под стёганкой (купался, видно, и теперь согревается) — сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, коли не хвастаете, — улыбнулась Галя.

— Мы никогда не хвастаем, — заявил мальчик потемнее.

А его приятель усомнился:

— Ну да, никогда!

— Знакомиться надо, — сказал мальчик потемнее. — Меня зовут Галим. Его зовут Василий. А как вот вас-то зовут?

— Галина.

— А по отчеству? — допытывался Галим. — Больно нам ваше отчество знать-то охота!

А Василий спрашивал с уважением:

— Вы, наверное, пионервожатой работаете?

— Сейчас.

Галя опустилась на колени перед родником и припала к нему. Она пила, как пьют птицы: нагибалась, откидывалась, и влага, пахнущая подземельем, проясняла сознание. Из-под камушков влага вытекала сильно, нетерпеливо, толчками, словно там, в глубине земли, билось её светлое сердце. Обеими руками Галя погладила шероховатую землю, и ей подумалось, что она слышит, как в земляной толще толкается родниковое сердце, и от него, светясь, ветвятся жилы, чтобы дать жизнь людям, животным и растениям. И подземное это сердце будет стучать всегда, даже если бураны заметут деревню Котловку по наличники, а Кама на перекатах промёрзнет до дна.

Ниже по ручью Галя соскоблила глину с сапожек, вымыла их до блеска и услышала голос Василия:

— Вы по Каме путешествуете?

— По Каме.

Галя подошла к костру и спросила:

— Это какое место?

— Чёртово городище, — ответили ребята в два голоса.

«Вот где я! Недалеко до Челнов осталось, — соображала девочка. — Сейчас меня отец не найдёт. Рассветёт, туман растает — мы и встретимся».

Василий поставил перед ней чугунок с картошкой, лохматый от сажи, и сказал:

— Угощайтесь.

— Ой, спасибо! — Галя окунула лицо в горячий картофельный пар, желанней которого трудно было что-либо придумать, и, разламывая картофелину, предложила: — Давайте со мной, ребята!

— По второму разу? — удивился Галим и рассудил: — За компанию можно и по второму.

— Тебе бы только есть с утра до ночи, — упрекнул Василий и пожаловался Гале: — Он конину ест!

— Ну и что? — Галим пожал плечами. — Умные люди все едят конину.

— «Умные люди», — передразнил Василий. — Пришли рыбачить, а он венок сплёл.

— Не показывай! — умоляюще попросил татарчонок. Василий извлёк на свет венок из болотных белых цветов и доложил Гале:

— Из-за него на ту сторону плавал. В грязи цветы собирал.

От стыда Галим закрыл лицо ладонями.

Василий понюхал венок и сообщил:

— Болотом пахнет.

— Ой, не говори! — стонал татарчонок.

Галя доела картошку, сполоснула руки, надела венок на голову и увидела, как сквозь растопыренные пальцы за ней наблюдает чёрный, с белым белком, восторженный глаз татарчонка.