А сердца в моторе стучали всё веселее, и, послушав их, капитан прокричал:
— Отчаливаем!
Наверху он с весёлым грохотом втянул трап на палубу и шуткой объявил бабушке:
— Матрёна Петровна, поехали по брёвны!
— По брёвны? Нынче брёвны не в цене-ее, — запела бабушка. — Вон их сколько по Каме плывёт. Я по персидский ковёр еду!
— Мы не в Персию идём, а в Челны, — напомнил отец. — Откуда там персидские-то ковры?
За бабушку Матрёну ответила молодая женщина с бирюзовыми серьгами в ушах:
— Поискать — найдутся.
Гале показалось, что её отец и эта женщина, которую она видит впервые, давно знакомы. Тревожное предчувствие сжало сердце девочки.
— Поищем! — пообещал отец.
А женщина тряхнула бирюзовыми серьгами и, глядя на Галю, улыбнулась:
— Кто ищет — тот всегда найдёт.
— В песне-то конечно, — подтвердил отец, вместе с Галей прошёл в рубку и встал за штурвал.
Катер задрожал всем телом, поутих и как-то сразу без особых усилий пошёл на открытую воду и повёл «под ручку» огромную баржу, притороченную к левому борту. Под днищем катера клубилась вода пополам с песком.
И берег с деревней Котловкой в помёрзших садах, с каменным кубом церкви Ильи-пророка, похожей на ханскую усыпальницу, с зелёной Котловской шишкой, на темени которой отдыхали облака, накренился и поплыл невесть куда от Гали.
Ворочая штурвалом, отец нагнулся и, щекоча молочным дыханием щёку дочери, сказал:
— Веденей-то сбежал!
— Что ты?..
— Не «что ты», а сбежал.
И кивнул на берег.
По берегу у самой воды мчался кот Веденей, хвост трубой, и всем своим видом просил: «Возьмите меня!»
Обеими руками Галя схватила руку отца:
— Папочка, притормози! Возьмём его!..
— Бесполезно.
— Почему?..
— Он же не моряк, а сухопутная душа: с корабля сбежал.
Глаза у отца смеялись, а Галя надула губы.
— Может, он на самом деле пират, — рассуждал отец. — Не на море, а на суше. Бывают ведь такие?
Девочка молчала.
Молчал и отец. Голый до пояса, расставив босые ноги, он перебирал рукояти штурвала, и в нестерпимо синих глазах капитана плескалось море.
— Постой-ка, дочка, — сказал он озабоченно. — Мотор мне опять не нравится! Подержи штурвал, а я спущусь в машинное отделение. По Каме судов пока не видать… — И прежде чем уходить, объяснил: — Я почему Веденея не взял? Боялся: тормозну — мотор совсем заглохнет.
Галя осталась одна в рубке напротив штурвального колеса. Она не в первый раз бралась за его рукояти. Их растресканное глянцевое дерево вспомнило руки девочки и сказало: «Вас я буду слушаться».
Корабль, как, бывало, учил отец, шёл прямо на створы — на два далёких белых щита с чёрными полосами, что показывали верное направление. За стёклами рубки плыли берега: правый — в горах и оврагах, левый — в лугах и лесах, повитых туманом. С широкой распашной воды ветер бил в лицо девочки, путал волосы и высекал весёлые слёзы…
И Гале хотелось петь!
Вот только какую песню подобрать? Сразу и не придумаешь.
Волны лоснились под ветром, как пласты чернозёма под плугом, и Кама походила на вспаханную ниву.
Из-за поворота реки справа по борту выплыл трёхпалубный теплоход, как белый город, в котором Галя никогда не была, и девочка засмотрелась на него.
А потом спохватилась: створов не видно! Куда теперь плыть-то?
Теплоход загудел вопрошающе: «Как будем расходиться-яя-яяя?»
Галя схватила флаг, развернула его и с правого борта над ревущей водой трижды взмахнула красным полотнищем.
Это значило: «Обхожу вас правым бортом».
В ответ с теплохода девочке также трижды махнули красным флагом: «Сигнал принят».
А дальше-то что?
Теплоход приближался с непостижимой быстротой. Лицо Гали покрылось каплями пота. Чтобы избежать столкновения, она изо всех сил крутила влево штурвальное колесо. Оно сразу стало тяжёлым и не поддавалось. Галя наваливалась на него лёгоньким телом и уговаривала:
— Ну, миленькое! Ну, пожалуйста! Ещё разик!.. И штурвал, слава богу, пошёл, закрутился, завертелся. Штурвал-то вертелся, а катер, не колыхнувшись, по-прежнему плыл прямо на теплоход.
Быть беде!
От страха Галя закрыла глаза. Когда она их открыла, катер с баржой «под ручку» сами собой поворачивались налево и перегородили всю Каму.
Теплоход замедлил скорость и отчаянно загудел: у-уу-ууу! У-уу-ууу!..
«Ух! Уух! — ответила ему эхом Котловская шишка. — Ууух!..»
Камский бас, как гром из облаков, пророкотал в мегафон с теплохода:
— Капитан «Ориона»! Что с вами?
И стало тихо-тихо.
Быстро-быстро (откуда силы взялись?) Галя крутила вправо штурвальное колесо, чтобы освободить дорогу теплоходу. Опять катер «Орион» не обратил на её усилия никакого внимания и задумчиво плыл поперёк Камы. После заминки, когда девочка бросила штурвал, катер и баржа с неожиданным проворством развернулись направо.
И опять перегородили всю Каму.
В рубку вбежал отец, положил руки свои поверх рук дочери, плавно повернул штурвальное колесо, и катер выровнялся и покорно пошёл на створы.
— Вот и всё, — сказал отец. — А вы ревели.
Когда теплоход проплывал мимо, оттуда в мегафон опять пророкотал знакомый камский бас:
— Закусывать надо!