Башня над Камой

Галя зарылась в сено и лежала, прислушиваясь. Течение влекло баржу невесть куда. Днищем она цеплялась за галечник и от кормы до носа гремела, как железный бубен. Заблеяли овцы на разные голоса, и среди них выделялся рёв барана.

«Присмотри за ними, — вспомнила Галя наказ капитана. — Давай уж моряцкую лямку тяни до конца».

Нехотя она вылезла из сенной копны и всю её покидала в яму, на дне которой ревели овцы.

— Ешьте, ешьте, — говорила им Галя. — Голод — не тётка. На печь от него не залезешь.

Овцы хрустели стеблями, и Галя попыталась разглядеть их, но ничего не увидела в яме, пахнущей аммиаком и овчинами.

Лёгкие покалывало ледяным туманом, оттого что девочка когда-то болела воспалением лёгких, и она вспомнила свой сон и тёплую печь у себя дома в деревне Котловке.

В темноте показался подвижный огонь.

— Папочка! — закричала Галя. — Я тебя вижу! Я зде-еесь!..

Она сразу охрипла и подумала, что сорвала голос.

Огонь приближался, разгорался, расплывался радужинами. Боясь, что катер столкнётся с баржей и что к ней — к Гале! — никогда не вернётся голос, и радуясь, что всё обошлось благополучно и сейчас отец примет её на руки, девочка прыгала на месте, отчего железо гремело, производя предупреждающий грохот.

И шептала девочка счастливо и протяжно:

— Я здесь, капита-аан!

Радужины разворачивались строем, пузырились одна над другой, колыхались, словно медузы, и Галя догадалась, что не отцовский катер, а большой теплоход проплывает рядом.

— Люди-ии-иии! — закричала она обретённым от отчаяния голосом.

Было слышно, как работают двигатели, как теплоход дышит. Пахло щами и масляной краской.

— Я зде-ее-ееесь!

На теплоходе зажигались прожектора. Они высвечивали ноздреватую толщу тумана, ощупывали её короткими лучами. Их свет удалялся вместе с шумом двигателей, пока не погас совсем.

В этот полночный час Кама замерла, и все суда, какие были на ней, большие и малые, от судоходных истоков и до устья зажгли огни, прижались к берегам, пережидая туман, и, жалуясь на него, подавали голоса. Приплёскивая на стрежне вместе с рыбами, вода бежала вольно и яростно: никто не мешал ей отдышаться и поразмяться на свободе, как в былые времена.

Течением баржу стащило с галечной отмели, и теперь она тихо плыла в неизведанное среди запаха нефти. Наверное, недалеко на берегу были нефтяные вышки или баки с горючим. Потянуло чайным запахом костра, и от него сжалось сердце: рыбацких костров в Галиной жизни было немало. Время от времени девочка кричала:

— Люди-ии… Я зде-еесь…

Галя прислушивалась к плеску вольной воды и думала об отце. Где он сейчас?

Он только что стоял за штурвалом, голый до пояса, широко расставив босые ноги. От него всегда пахло чистым промытым телом, потому что на дню отец купался несколько раз, и за лето с него, как и с Гали, сходило не меньше двух загаров, пока не устанавливался самый прочный — третий загар, что держался всю зиму до ранней весны, и если зимой лицом уткнуться в отца, то можно уловить запах лета.

«Папа, где ты?» — мысленно позвала его Галя.

Воспоминания одно ярче другого нахлынули на неё, и она про себя продолжила беседу с отцом:

«Помнишь, как ты учил меня плавать? Я боялась воды, и ты меня спрашивал:

«Ты живёшь у Камы?»

«Да».

«Ты Каму любишь?»

«Да».

«Так чего же ты её боишься? Любимых любят, а не боятся. Пойдём, будем плавать сперва на мели по дну руками, а там видно будет…»

А потом, когда я училась в четвёртом классе, мы вместе переплывали Каму, и ты всю дорогу рассказывал мне сказку за сказкой, как маленькой, чтобы я не боялась глубины и не думала о ней. Мы переплыли на тот берег, отлежались на горячем песке, отогрелись, отдышались, и от радости за меня ты на руках прошёлся колесом по берегу! Какой ты хороший, папа! Тогда я поняла, что теперь я ни за что не утону, какие бы волны не обрушились на меня… Милый, где ты?»

Рядом на воде кто-то приглушённо выругался:

— Тихо ты, дьявол! Не греми вёслами.

— Девчонка кричала. Не слыхал?

— Нет.

— А я слыхал… Может, тонет кто?

— Откуда? Выбирай сеть… Попало маленько рыбёшки?

— Не видать.

— Не глаза разувай, а руками шарь! Что у тебя руки как крюки?

Голоса были недобрые, и девочка затаилась. Во тьме шла иная — воровская — жизнь: браконьеры ловили рыбу запретными снастями. Нельзя звать этих людей на помощь. Никак нельзя.

Один из них задел веслом о борт баржи. Баржа зазвенела. Овцы, молчавшие дотоле, заревели.

А Галя затопала и, зажав нос, закричала басом:

— Отца позову!

— Помешали, — метался внизу перепуганный голос.

Лодка вслепую рванулась прочь от баржи, и долго было слышно, как трещит мотор. Видать, браконьеры не могли сообразить, куда ехать.

Галя про себя пережила происшедшее, и ей стало жарко.

«Может, мне не стоило кричать? — думала она. — Без меня бы всё обошлось. Хорошо, что они ничего не поняли».

Туман слабел, а течение усилилось. С хрустом подминая под себя тальники, баржа протаранила носом пологий берег и остановилась. Стало слышно, как за кормой, завиваясь воронками, булькает вода. И сразу запахло зеленью, окроплённой росой.