Ave commune!

«Насколько сердце должно быть ледяным, а разум пропитан иеалогической отравой, чтобы тех, кто не угоден взгляду народному запечатывать под землёй, выжимать с их работы все соки, да ещё и грозить смертью в любую минуту?».

– С вами всё в порядке? – спросил товарищ Ирэ, когда увидел, как самопроизвольно дёрнулась рука юноши.

– Да, – ответил Давиан, потирая ладонь.

С одной стороны, это место может показаться чуть-чуть свободнее, чуть лучше, чем верхние города Директории Коммун, но это та же самая долина смертной тени, только её обратная сторона. Там, наверху человека ждёт сытость и разврат, а всюду на него будут смотреть сотни глаз и держать его жизнь под абсолютным контролем воли толпы и Партии. Здесь же сытость, комфорт и покой сменяются на тяжкий труд, болезни, а опасностью становится не «полиция идеологии», а банды и секты, голод и чуму.

Отряд медленно подходит к мосту, за которым развернулся рынок. Давиан уже понял, что тут есть что-то на подобии денег, есть даже свои торговцы, но Партия э

То не беспокоит, лишь бы вещи бесперебойно поступали наверх.

– Дяденьки! – послышался звонкий возглас и Давиан увидел, как мимо рядком построек, которые выстроены у сточных каналов, к ним бежит какая-то бледнокожая девочка с золотистыми грязными волосами, чумазым лицом и в каком-то сером испачканном балахоне.

– Пошла вон! – кричит один из солдат и замахивается прикладом.

– Дяденьки, помогите! – кричит девочка и продолжает бежать к отряду, несмотря на то, что на неё уставлены дула дробовиков.

– Народная Гвардия, защитный периметр! – скомандовал командир, и воины выстроились в каре подле двух партийных иерархов, ожидая нападения с любой стороны.

Солдаты позволили девчушке протиснуться меж рядов и обратиться к главе Социалистической Партии, вопящим голосом:

– Помогите! – с криком вырвалось и хныканье, а чумазое лицо грязными солёными линиями расчертили слёзы. – Прошу вас!

– Что у тебя случилось? – с вопросом наклонился и глава СоцПартии. – Чем наша великая Партия может тебе помочь?

– Там… мама… её пл-пло-охо! – с надрывом на слёзы, прокричала девочка и не в силах что-то говорить дальше, ударилась в рёв, прикрыв грязное лицо исхудавшими ладонями, похожими на кости, обтянутые белой кожей.

– Мать говоришь… – задумался партиец.

«Нет-нет-нет! Не смей!» – гнев разлился по мыслям Давиана, его сердце сжалось, боль огненной бурей охватила грудь, слабость прошлась по всему телу, а партиец тем временем продолжал:

– Оу, я не могу тебе ничем помочь.

– Почему! – воскликнула девочка. – Мама! Ей плохо!

– Почему? – с вопросом вступился Давиан.

– Я следую указу Великой Коммунистической Партии, а именно разделу пятому, главе четырнадцатой, статье шестьдесят восьмой.

– То есть?

– Статья говорит о взаимодействии Соц.Партии с людьми, живущими под Сверхульем №1 касательно медпомощи.

– А если точнее?

– Соц.Партии запрещено оказывать медицинскую помощь тем, кто является плодом или разделяет идеи тлетворного семейного устройства.

– Но…

– Никаких «но», товарищ Давиан. Мы не имеем права ей ничего дать. Её мать это… мать. Она вне догм коммунизма, вне догм идеалами, а значит, её смерть – закономерная жертва во имя Директории Коммун.

Давиан задумался, ожидание и предвкушение действия стало томительно-терзаемым для сердца. С одной стороны, у него есть лекарства с собой, и он может помочь матери девочки, а с другой, если Партия узнает о его проделках, то ему будет несдобровать, ибо он преступит народное повеление.

– Давиан, нам нужно идти, – зовёт с собой Ирэ, переводя внимание на девочку. – А ты, ступай отсюда, тебе никто ничем не поможет. Ты – плод отступничества от нашего великого устройства социума, а значит к тебе и родственнику твоему будут применены меры искупительной идеологической кары.

– Я вас не понимаю, – со слезами заявила девочка. – Мама…

«Так кто же я… человек или партиец, у которого вместо сердца холодного камня кусок, а в голове не более чем, директивы идеалогии?».

Вопрос был поставлен Давианом для себя прямо и чётко. Он неуверенно запустил руку в карман и через секунду там появился свёрток из фольги, который был протянут девочке дрожащей рукой. В глазах юноши пляшет нерешительность, его ладонь холодеет, да и сам он чувствует, как его изнутри что-то грызёт, он ощущает, как на его уставлены недовольные взгляды, терзающие его партийную верность, но совесть, глас света внутри оказался сильнее, чем тёмный позывы Ком.Партии.

– Держи, тут таблетка, – Давиан протянул универсальное лекарство, которое судя по россказням Директории Коммун, помогает от большинства заболеваний и проблем. – Дашь её матери своей.

– Спасибо! – обрадовалась девчушка и худыми пальцами выхватила фольгу, убегая крикнув. – Спасибо вам!

Два вида взоров уставились сейчас на Давиана. Тёплое, немного скомканное, благодарение, омрачённое болью в глазах десятков обычных людей в лохмотьях, смотревших на картину происходящего и осуждающие, холодные и лишённые жизни взгляды бойцов и главы Соц.Партии.

– Вы не имели права.

– Товарищ Ирэ, она же…