Ариадна

Я залюбовалась его пальцами, обвившими ножку кубка, шеей, изогнутой плавной волной глотка. И спросила, завороженная рассказом:

– Какое же оно?

– Я вроде бы знал, чего ждать, но за долгие годы странствий подобного не видел. Я добрался в конце концов до заболоченных берегов Стикса, а там меня встретил Харон – безмолвная фигура в капюшоне, узнал, но поприветствовал бесстрастно, одним лишь кивком. Смутные тени несчастных душ, заполонивших берега, пытались, уцепившись за мои одежды, забраться в утлую лодку, но то были непогребенные, которым вечно суждено тесниться на серых, унылых болотах. Не могли эти души ухватить меня зыбкими, тающими пальцами, чтобы удержать или со мной отправиться.

Я содрогнулась. Меня могла бы ожидать точно такая участь, не приди Дионис именно тогда, когда пришел. Наши глаза встретились – он явно думал о том же.

– Как описать тебе, Ариадна, переправу по этой черной недвижной реке? Вопли пропащих душ, отдаляясь, превратились в слабый многоголосый стон, а мы уже перемещались по огромной пещере. Лодка уплывала все дальше по густым, вязким от грязи водам Стикса, и вот уже я ничего не слышал, кроме плеска Харонова весла, шлепавшего по липкой, маслянистой глади. Такой путь человеку дано проделать один раз, и обратно никто не возвращается. Но я-то знал, что снова выйду на земную поверхность, почувствую кожей теплый солнечный свет, и как сильно мысль об этом поддерживала мой дух и надежду на столь мрачном пути – передать тебе не могу.

Наконец мы достигли другого берега. Здесь, в самом сердце подземного царства, было уже не так жутко и тихо, как всю долгую дорогу. Край мертвых – это большой и шумный город, и хотя все в нем серое и черное, а все же есть движение и звуки: души, когда-то жившие и умершие на земле, беседуют друг с другом. Посередине возвышается дворец Аида, а перед ним простирается Равнина суда, где он оценивает жизнь каждой трясущейся тени, смиренно предстающей перед ним.

Но со временем задача всех судить для одного Аида станет непосильной. Предвижу день, Ариадна, когда твой отец, критский царь Минос, будет править на Аидовой Равнине суда и выносить приговор всем мертвым, присланным с земли.

Меня будто ледяной водой окатили.

– Мой отец? – Я чуть вином не захлебнулась. – Как такое может быть?

Дионис пожал плечами.

– Просто вижу, что так будет, но, хотя я без труда могу разгадать намерения и замыслы моих братьев и сестер с Олимпа, мрачный разум Аида для меня непроницаем.

С тех пор как Дионис явился на Наксос, я едва ли опасалась багровых парусов на горизонте. Понадеялась уже, что Миноса в моей жизни больше не будет, и теперь пришла в ужас от этой картины: он восседает на троне в царстве мертвых и судит мою перепуганную душу. Я не увижу милосердия в его безжалостном взгляде. Никакого снисхождения он мне не отмерит, хоть кровь у нас одна. Скорей наоборот, станет презирать меня больше, чем любого злодея, ему неизвестного. На мгновение я представила, с каким холодным удовлетворением он выберет мне вечную кару. И эта мысль тяжким стылым камнем опустилась в глубину нутра.

– Я не знал, как отыскать мать среди полчища душ, – продолжил Дионис. Он остановил взгляд на мне и понял, конечно, каким я охвачена страхом, но продолжил рассказ. – Этот город мертвых как ваш критский Лабиринт – такой же запутанный, но Аид, разумеется, знает каждую душу, туда вошедшую, и передо мной сразу возник его посланник – фигура в капюшоне – и поплыл к громаде дворца, поманив за собой.

Необъятную равнину, простиравшуюся перед этим исполинским сооружением, заполнили беспокойные духи, ожидавшие своей судьбы. Их стоны и крики взвивались во тьму, под своды огромной пещеры, разноголосицей отчаяния. Когда все будет кончено и судьба их решится, они выпьют из Леты, и острая тоска от осознания собственной смерти уймется. А пока они заламывали дымные руки, возводили глаза к кромешной тьме и бормотали молитвы далеким, равнодушным богам, которые сидели наверху и никогда бы не удостоили вниманием болтовню каких-то там мертвых, да и не способна была их золотая сила воздействовать на происходящее в краю теней.

Я шел по равнине ко входу во дворец – обширной колоннаде из серых столбов. Посередине возвышался огромный престол – не золоченый, не сверкающий каменьями и не окутанный облаками, подобно мягким тронам изнеженных олимпийских богов. Аидов престол был из темного узловатого дерева. Обтесанный грубо, не гладкий и лощеный, а, кажется, просто вырубленный из уродливого дерева, какие росли тут, в недрах земли, с начала времен. Верилось, что глубокие, извивистые корни крепко держат его в здешней почве, дабы Аид вечно восседал на этом троне и правил до тех пор, пока звездное небо не рухнет на нас и весь мир не сгорит в огне. А когда все превратится в белую пыль, Аид по-прежнему будет на нем сидеть и править своим царством, разросшимся до невероятных размеров.