Ариадна

Промелькнуло вспоминание, как мы с Ариадной ткали вместе, я не смогла ему помешать: пальцы скручивают пряжу, солнце прогревает комнату, тихий голос сестры убаюкивает. На миг глаза угрожающе обожгло подступившими слезами, но я проглотила их и заговорила.

– Поручаю вам, девушки, сделать самое важное для предстоящего праздника.

Они затихли. Их серьезные глаза и искренние лица растрогали меня.

– Мы должны выткать пеплос невиданной доселе величины – очень большой, чтобы статуе Афины подошел в центре нашего города, и поистине великолепный, чтобы богине понравилось. Вы искусные ткачихи, поэтому и избраны, так покажите всей Аттике свое мастерство!

Но не мастерство ткачих показалось мне настоящим даром, а возможность наблюдать за их работой и непринужденной беседой. Мужчины не следили за ними здесь, в этом месте, посвященном женщинам и богине. Лица девушек озарялись воодушевлением, а в их взволнованном шепоте мне слышались отголоски разговоров, которые вели когда-то на Крите две любящие сестры.

Приготовления продлились не один месяц, но вот однажды, ранней весной, все мы встали на заре. Прохлада овевала меня, а величавые западные небеса еще были темны и усеяны бледными звездами. Девушки поднимались, петляя по крутому склону холма, к акрополю, и тоненький их напев плыл по ветру ко мне, наблюдавшей за ними с дворцовой стены, – нежная, неземная мелодия призраком носилась в сумраке утра.

Пеплос они несли перед собой – полотно поистине прекрасное: на шафранно-желтом фоне, в лилово-синей рамке выткана была великая битва богов и титанов в начале времен. Афина, богиня-воительница, стояла в самой гуще боя. А я стояла рядом с Тесеем, чувствуя, как по лицу расплывается победоносная улыбка.

За процессией следовали жертвы: канефоры, жрицы-девственницы, вели быков. И протяжно заголосили, передавая мужчинам священные ножи, чтобы те перерезали глотки увитым лентами животным. Когда солнце достигло зенита, струйки дыма от алтарей уже доносили благоухание жареного мяса до вершины самого Олимпа.

А потом начались самые настоящие игры. Состязания я видела и на Крите, но столь богатого разнообразия – никогда. Соперники собрались со всех уголков Аттики – великое множество. Центр города ревел, пестрел и суетился. И я радовалась, что Тесей крепко держит меня за руку своей сильной рукой, проводя через толпу. Юноши состязались в беге, а зрители оглушительно их подбадривали. Мужчины со вздутыми мускулами натирались маслом, мерили взглядом противников, готовясь вступить в кулачный бой, в рукопашную. Я чувствовала нежное восхищение Тесея, и с течением дня между нами, взволнованными успехом этого праздника, установилось непривычное согласие. Звучные переборы лиры и пение сливались в знойной дымке над нашими головами. Когда Тесей раздавал награды в самом конце, толпа заревела, прославляя его – царя, всю Аттику объединившего на этом чудесном празднике. Он широко улыбался, наслаждаясь успехом и всеобщим обожанием. Я не обижалась, хоть и придумала все это сама, а он присвоил лавры. Потому что видела, сколь многого достигла, и была вполне довольна.

Нас уважали все больше, и не только в Аттике, и постепенно Афины становились могущественнейшим городом Греции. Однако тревожная мысль о возвращении Миноса по-прежнему огорчала меня порой. Много лет уже о нем не было известий, но я не смела и надеяться, что он нашел одинокую смерть на каком-нибудь далеком берегу.

Всякий раз, когда мой муж возвращался из странствий, я выносила его присутствие тем спокойней, что длилось оно недолго, но один его рассказ и впрямь меня заинтересовал. Года через два после нашей свадьбы он привез наконец известия о Миносе. И тут я в кои-то веки нетерпеливо навострила уши.

Тесей рассказал, что мой отец, обыскивавший город за городом и чуть не до края земли добравшийся, носил с собой витую раковину и всюду, являясь ко двору, спрашивал, найдется ли способный сквозь все ее изгибы нитку продеть.

– А это мог сделать только Дедал, – догадалась я.

– Именно! – с радостью подтвердил Тесей. Глаза его сверкали в свете факелов. Он растянулся на ложе, лениво покачивая в руке чашу с вином. Я не могла отрицать, что муж мой по-прежнему неотразим, хоть говорить с ним и скучно. – И вот, когда Минос прибыл ко двору Кокала на Сицилии, старый царь заявил, что знает человека, способного решить эту головоломку, и представил самого Дедала. Твой отец сидел закутанный в плащ, лица не показывал, ну а Дедал ухитрился как-то привязать тоненькую, едва заметную нить к лапке муравья, пустил его в раковину, и тот протащил нить за собой до самого конца. Тогда Минос встал, сбросил капюшон и объявил, что он великий и грозный царь острова Крит.

Тут Тесей, усмехнувшись, сделал хороший глоток вина. Утерся рукой и продолжил.