Ариадна

– Замысел возник и захватил меня мгновенно. Я не понимал еще – не позволял себе понять – своих намерений, но осознание уже извивалось во мне, как корни древнего дерева, вкручивалось, незыблемое, во внутренности. Не мог я смиренно вернуться в лодку Харона и уплыть во тьму. Меня охватила непоколебимая уверенность, что отчужденная бесплотность матери исчезнет, стоит ей только увидеть снова солнечный свет, и я поклялся забрать ее с собой.

– Но как?.. – проговорила я, запинаясь. – Как же ты мог провести ее тайком мимо Аида, даже и с твоей силой? Сам ведь сказал, что это невозможно.

Он глянул на меня, блеснув глазами, и суровость его натянутого, отвердевшего лица немного смягчилась.

– Ты права, Ариадна, никому не под силу ускользнуть из царства Аида, даже сам Зевс не смог бы. Уж точно не Зевс, с его-то бахвальством, громом и молниями! Он идет напролом, все сокрушая на своем пути. Он как ребенок, который разбил драгоценную вазу и пытается спрятать черепки под ковер, хотя ясно, что уловка его провалится в один миг, когда мать, ступив на этот ковер, все ноги изрежет об острые края, из-под него торчащие. Но даже у быстроногого бога хитрости Гермеса, который провожает трепещущие души умерших к тем мрачным вратам и единственный из моих олимпийских сородичей подходит так близко к царству мертвых, не хватало смелости похитить одну из этих холодных теней. Гермес, посмевший украсть саму лиру Аполлона, не хотел навлекать месть Аида на свою лукавую голову.

Но я уже сказал тебе, Ариадна, и, надеюсь, ты мне веришь, что другие боги на меня не похожи. Я много лет ходил среди смертных и познал пьянящие земные радости – и хрупкую, но свирепую власть людской любви, и дикую, зверскую силу горя. Я пью вино со смертными, праздную вместе с ними и чувствую желания и чаяния, боль и страх, так тесно связанные, которые все вы разделяете. И сам разделяю их тоже – во время священных обрядов, простых и древних, как сам мир. Мы вместе поднимаем чаши, вместе пьем, и наши души освобождаются от оков повседневности, и мы находим общее, объединяющее нас друг с другом. Я знаю, что такое зияющая рана горя и рваные ее края с кровоподтеками. Знаю, что человеческая жизнь сияет ярче, ведь она лишь мерцающая свеча во мраке вечности и может угаснуть от легчайшего ветерка.

Он наклонился ко мне, стиснул мои руки. Посмотрел на меня пристально, твердо, не давая глаз отвести. Заговорил с жаром.

– Боги не знают любви, потому что не ведают конца своим наслаждениям. Их страсти не пылают подобно людским страстям, ведь боги вечно могут иметь все, что пожелают. Так зачем им заботиться о чем-то, чем-то дорожить? Все для них – лишь мимолетное развлечение, а когда с одним будет покончено, появится новое, а потом еще и еще, и так до скончания времен. А герои не ведают любви, поскольку ценят лишь то, что можно измерить, – горы вражеских костей, груды добытых сверкающих сокровищ и бессмертные поэмы, воспевающие их имена. Интересуются только славой, не замечая иных благ, которые доступны лишь людям, отбрасывают их, словно мусор. Глупы и те, и эти.

От слов его нутро мое согрелось до самой глубины, растаяла холодная боль, разъедавшая меня до сих пор при мысли об утраченной любви Тесея. И вопросы, все еще кишевшие в голове, затихли. Тесей ушел не по моей вине, не потому, что именно я не имела для него значения. Просто для него ничего не имело значения, кроме хладнокровной погони за славой. И я не позволю мужчине, который ничего не ценит, заставить меня усомниться в собственной ценности.

– Значит, Аид ни в чем тебя не заподозрил?

Дионис улыбнулся снова.

– Так вышло, что в тот день подземное царство лишилось стража. А царство это окружено рекой Океаном, и еще пять рек протекают через него. Великий Стикс охраняется Хароном, но по другим рекам можно выбраться, хоть они и очень коварны. Один такой выход преграждает ужасный Цербер – огромный пес, выше самого высокого мужчины, голов у него множество, и из каждой пасти капает пена. Признаюсь, с Цербером я не хотел бы связываться, ведь ни умением Орфея не обладаю, чтобы убаюкать пса игрой на лире, заставив уснуть мирным сном, ни склонностью к жестокой рукопашной, столь любимой Гераклом, чтобы зверя превозмочь. Но, по счастью, в тот самый день, когда я спустился в подземное царство, первым туда пришел как раз гигант Геракл. В царстве Аида он совершил двоякий подвиг: и укротил сторожевого пса, наводившего ужас даже на демонов и чудищ, которые бродят в чертогах Тартара, и спас своего ученика, боготворившего учителя. Да-да, твой любовник Тесей увяз в грязи подземного царства, учинив одну нелепую и вредную затею – они решили похитить царицу подземного мира Персефону прямо с трона, у Аида из-под носа.

Заметив мое изумление, Дионис рассмеялся.

– Неужели благородный Тесей, рассказывая о своих героических победах, этой историей пренебрег? Ха! Ну разумеется. Его безмозглого дружка Пирифоя Цербер разорвал на куски, а перепуганный Тесей прятался, пока Геракл его не спас.

Тут Дионис запрокинул голову, и его раскатистый смех взвился в темнеющее небо.