Андрей Сахаров

Необходимость сложных термоядерных расчетов стимулировала создание компьютеров, но первые расчеты на ЭВМ начались в СССР лишь в 1954 году, а до того считали вручную — на арифмометрах. Десятки операторов-вычислителей — точнее вычислительниц — по инструкциям, которые им ни о чем не говорили, складывали и умножали непонятные числа, не ведая, что результат их работы ответит на вопрос, какой мощности будет термоядерный взрыв и произойдет ли он вообще. А физики и математики должны были придумывать способы вычислений, которые дали бы надежный результат в обозримое время.

«Голь на выдумку хитра», — гласит русская пословица, и в соответствие с ней первые термоядерные «изделия» в СССР сумели обсчитать вручную. Английский вариант этой народной мудрости звучит не в пример слабее: «Необходимость — мать изобретения», и, возможно, поэтому американцы откладывали полные расчеты до создания компьютера в 1952 году.

А тем временем у людей, занимавшихся спецматематикой по заданиям Сахарова, возникали свои спецпроблемы.

Уважительная причина для увольнения

Рассказывая о первых месяцах на Объекте, Сахаров упомянул математическую группу при теоротделе, которую «возглавлял Матес Менделевич Агрест, инвалид Отечественной войны, очень деловой и своеобразный человек. У него была огромная семья, занимавшая целый коттедж, я несколько раз бывал у него. Отец М. М. был высокий картинный старик, напоминавший мне рембрандтовских евреев; он был глубоко верующим, как и М. М. <…>. Вскоре Агресту пришлось уехать с Объекта, якобы у него обнаружились какие-то родственники в Израиле; тогда всем нам (и мне) это казалось вполне уважительной причиной для увольнения; единственное, что я для него мог сделать, — это пустить его с семьей в мою пустовавшую квартиру, пока он не нашел себе нового места работы».

То, что Сахаров уместил в одной фразе, для Агреста было одним из наиболее драматических поворотов в жизни, и без того нескучной¹⁰. Он был шестью годами старше Сахарова, родился в Белоруссии, в семье меламеда — учителя еврейской религиозной грамоты. В школу не ходил. Отец занимался с ним сам, а в одиннадцать лет отправил его в религиозное еврейское училище. В 1930 году училище закрылось, и юный знаток Торы отправился в Ленинград заниматься более советскими — светскими — науками. Особенно его влекла астрономия. За несколько недель он «прошел» пятилетку и поступил в ФЗУ — фабрично-заводское училище, окончив его токарем 4-го разряда. За старшие классы подготовился самостоятельно и стал сдавать экзамены в университет. Успешно сдал экзамен по математике, но получил «двойку» по русскому языку — слишком уж русская орфография отличалась от древнееврейской. Однако, с учетом способностей в точных науках, Агреста все же приняли в университет — как еврея, для которого русский язык не родной.

Окончив университет, он поступил в аспирантуру по небесной механике, занимался кольцами Сатурна, когда началась война. Его мобилизовали в службу аэростатов заграждения. Там случилось ЧП, вину за которое возложили на него. Военный трибунал. Смертный приговор, замененный штрафным батальоном. Тяжелое ранение. Госпиталь. С инвалидностью второй группы капитан в отставке вернулся в Москву, в 1946-м защитил диссертацию и начал решать математические задачи для группы Зельдовича в Институте химфизики. В составе этой группы он попал на Объект, где занимался расчетами до 13 января 1951 года, когда от него вдруг потребовали в 24 часа убраться восвояси.

Положение было отчаянное. В семье Агреста было восемь человек, младшему несколько месяцев, старшему — отцу жены — за семьдесят. Ехать некуда: ни дома, ни работы. За колючей проволокой Объекта набирал силу государственный антисемитизм под псевдонимом «борьбы с космополитами». На помощь поспешили коллеги: Тамм, Боголюбов и Франк-Каменецкий пошли к начальству и добились смягчения приговора. 24 часа срока заменили на неделю. Однако уезжать куда-то надо было все равно. И вот, в беспросветной мгле, «как ангел с неба, явился Андрей Дмитриевич…»¹¹.

Сахаров не раз приходил домой к Агрестам — и просто побеседовать, и помочь корчевать пни на их участке. Матес Менделевич забыл, о чем они тогда беседовали, но хорошо запомнил сахаровскую манеру вести беседу. Агрест маленького роста, и обычно ему трудно разговаривать с людьми такими высокими, как Сахаров, но тот как-то всегда умудрялся устроиться так, что разговаривать было удобно. Говорил он немного и не спеша. Он так долго подбирал слова, что порой хотелось подсказать ему слово. Зато высказанные мысли отличались полной ясностью. И при общении было видно, что механизм его мышления работает очень своеобразно. Неожиданность поворотов мысли совмещалась с очень спокойной, непритязательной манерой их изложения.