Андрей Сахаров

Сахаров вполне разделял это отношение. Рассказав в «Воспоминаниях» о желании Тамма, чтобы оппонентом его диссертации был Ландау, он заметил, что тот «отказался, к счастью; я бы чувствовал себя очень неловко: ведь я понимал недостатки диссертации». Рассказал Сахаров также об одной своей неудаче в чистой теории летом 1947 года и о том, как с той же задачей, хотя и «топорным методом», справился Померанчук (оппонент его диссертации), а затем решил Ландау — «красивым и плодотворным методом». Это дало Сахарову основание смиренно «сформулировать систему неравенств: L > Р > S (L — Ландау, Р — Померанчук, S — Сахаров)». Наконец, уже в 1980 году Сахаров подытожил: «Из научно талантливых людей, которых я знал, Ландау был первым (крупнейшим)…»¹³

И тем не менее в начале 1950-х годов Ландау работал по заданиям Сахарова. Правда, работа эта была не в теоретической физике, а в вычислительной математике. Вещественное доказательство этого выглядит странно в собрании трудов Ландау: между статьями о фермионах 1958 года и о квантовой теории поля 1959-го помещен доклад «Численные методы интегрирования уравнения в частных производных методом сеток». Опубликован он в 1958 году, но, как указано, излагает методы, разработанные в 1951–1952 годах¹⁴. Глядя на скучные формулы этой статьи, трудно представить, что за ними стоят, кроме всего прочего, первая в мире термоядерная бомба и самоубийство начальника секретного отдела.

В те годы Сахаров «приехал зачем-то в Институт физических проблем, где Ландау возглавлял Теоретический отдел и отдельную группу, занимавшуюся исследованиями и расчетами для «проблемы». Закончив деловой разговор, мы со Львом Давыдовичем вышли в институтский сад. Это был единственный раз, когда мы разговаривали без свидетелей, по душам. Л. Д. сказал:

— Сильно не нравится мне все это. (По контексту имелось в виду ядерное оружие вообще и его участие в этих работах в частности.)

— Почему? — несколько наивно спросил я.

— Слишком много шума.

Обычно Ландау много и охотно улыбался, обнажая свои крупные зубы. Но в этот раз он был грустен, даже печален».

Сахаров не знал о причине печали. Возможно, в то время он не знал и о том, что Ландау провел год в тюрьме, откуда его спас Капица, создатель Института физпроблем, и что в канун Первомая 1939 года Берия выдал замечательного теоретика на поруки замечательному экспериментатору¹⁵. Такое не подлежало в те годы обсуждению. Группа Ландау рассчитала атомную бомбу 1949 года, за что он получил орден Ленина и Сталинскую премию второй степени. Вклад Ландау в водородную бомбу был еще больше, раз его наградили званием Героя Соцтруда и Сталинской премией первой степени.

Задание на расчет Слойки, которое получили в группе Ландау, представляло собой «лист в клеточку, исписанный от руки, с двух сторон, зеленовато-синими чернилами, и этот лист содержал всю геометрию, все данные первой водородной бомбы»¹⁶. Возможно, это был самый секретный документ в советском проекте, раз его не доверили никакой, даже самой проверенной машинистке¹⁷. После того как в Институте физпроблем на основе этого документа подготовили математическое задание, его переправили в Институт прикладной математики, где работала другая группа. И там лист исчез. Возможно, его приняли за черновик (всего один лист, исписанный от руки) и уничтожили. Но при этом не зарегистрировали, что и привело к трагедии, о которой рассказал Сахаров:

«Для расследования чрезвычайного происшествия из министерства приехал начальник секретного отдела — человек, вызывавший у меня физический ужас уже своей внешностью, остановившимся взглядом из-под нависших век; в прошлом он был начальником Ленинградского управления ГБ в момент так называемого «Ленинградского дела», когда там было расстреляно около 700 высших руководителей. Он говорил почти час с начальником секретного отдела Института <…>, дело было в субботу. Воскресенье институтский начальник провел со своей семьей; с детьми, говорят, был весел и очень ласков. В понедельник он пришел на работу за 15 минут до начала работы и раньше, чем пришли его сотрудники, застрелился».

Этот случай был исключением, но постоянным фоном спецнауки являлось секретное делопроизводство. Строгие правила ведения и хранения документов, в какой-то части оправданные, включали в себя также бессмысленно-обременительное изобретательство режимных служб. Так, например, в отчетах надлежало кодировать «самые секретные» физические термины: нейтрон следовало именовать «нулевой точкой», плазму — «гущей» и т. д.¹⁸ К реальным научно-техническим трудностям добавлялась необходимость читать тексты, в которых ключевые слова заменены на условные наименования. А нарушение установленных правил влекло самые неприятные последствия. Близость ГУЛАГа к ядерному Архипелагу напоминала об этом.

Люди ко многому привыкают. Привыкают и свободно думать о науке в условиях несвободы.

Даешь термояд!