Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Мама брала меня с собой в Москву, когда с Лидией Густавовной [Суок-Багрицкой] составляли книжку стихов Севы Багрицкого. В эту книжку вошло стихотворение Мандельштама [Щегол]. Мама знала его на память, он был прочитан ей Севой. Может быть, из некоторого хулиганства он его выдал за свой, или ничего не говорил, а она решила, что автор — Сева. Севины стихи Лида и мама в основном восстанавливали по памяти. Мама помнила очень много. Многие стихи Севой были написаны уже после того, как Лиду арестовали.

Когда мне было лет десять или одиннадцать, я помню, что нашла на книжной полке перепечатку «Вакханалии» Пастернака. Стопка скрепленных листов, напечатанных на машинке. У мамы тогда уже был — то, что ещё никак не называлось, а поэт Николай Глазков называл «сам себя издат». Это не был криминал, но это не поощрялось.

Преследование Пастернака мама переживала очень тяжело. И с этим ещё связан один эпизод, когда она шла к Лидии Густавовне и ее сестре Ольге Густавовне Суок-Олеша в Лаврушинский дом, где жил Пастернак. Он уже жил на даче, но появлялся в Москве. Эпизод заключался в том, что мама вошла в подъезд вместе с ним — скорее всего, он пропустил её вперед… Она навсегда запомнила чувство стыда перед ним те несколько этажей, пока они поднимались вместе в лифте. Пастернак, насколько я помню, жил этажом ниже Лиды и Оли. Не помню, сколько этажей было в доме, у сестер Суок квартира была на последнем этаже.

* * *

Съездив в Ирак, мама многое поняла об уровне жизни за границей, во всяком случае, у врачей. Она участвовала в оспопрививочной кампании Всемирной организации здравоохранения. В порядке оттепельных отношений туда была включена советская делегация. Маме было предложено в нее войти; произошло это благодаря покровительству Анастаса Микояна, друга детства Геворка Алиханова, маминого отчима, расстрелянного в 1937 году.

Дед и бабушка Семеновы: Василий Семенович и Анисья Кузьминична, г. Пушкин (Царское Село), 1958 г.

Поездка в Ирак состоялась в 1959–1960 годах. Микоян предложил маме — она у него бывала в Москве в его конторе, он в основном её вызывал, она его ни о чем никогда не просила — поехать за границу работать, в Ирак, предложил включить её в советскую делегацию оспопрививочной кампании ВОЗ. Она сказала, что хочет поехать с мужем. Папа некоторое время даже оказывал этому сопротивление, но его отец, Василий Семенович Семенов, простой крестьянин, но очень умный человек, сказал ему: «В мое время баре посылали за свой счет детей за границу, тебя государство посылает, а ты ещё кобенишься». Папа согласился.

(Я не думаю, что квартира на Чкалова с Микояном связана. Квартира была дана бабушке после реабилитации. История этого дома такова. По слухам, его строили немецкие пленные. Его начали строить при Сталине, говорили, что он предназначался аппарату ЦК. Он был очень качественно построен. К моменту его постройки началась реабилитация. Там получили квартиры люди первой волны реабилитации. Это был 1954 год. Когда бабушка получила квартиру, в ней не было никакой мебели. Бабушка поставила зонтик в угол одной из комнат. Гости, пришедшие посмотреть квартиру, говорили: «Кто-то зонтик забыл». Бабушка гордо возражала: «Не забыл, это мой зонтик».

В этой квартире перебывало множество людей очень высокого большевистского уровня. Уже живя в ней, бабушка рассылала телеграммы всем своим репрессированным подругам, которые, получив уведомления от военной коллегии Минюста, что им следует явиться в Москву, забивались ещё дальше. Когда начальство поняло, что эти люди боятся ехать в Москву, предполагая, что здесь их ждет самое ужасное, стали привлекать людей вроде бабушки и оплачивали им телеграммы, чтобы они писали своим знакомым и вызывали их в Москву для реабилитации. Много бабушкиных подруг жили у нее до получения жилплощади. Бабушка, как член партии с 1918 года, получила статус персонального пенсионера. Многие из реабилитированных такого статуса не имели и потому получали, скажем, комнату в коммуналке. Есть утверждения нескольких людей, что так рано полученная хорошая квартира связана с вмешательством Микояна — может быть, повлияло и знакомство с Микояном. Но мне это не известно.)

В Ираке папа в первые же дни в Багдаде страшно обгорел. Он очень любил загорать и плавать. Он был прекрасным пловцом, но, когда выпьет, его всегда тянуло лезть в море, и однажды он так чуть не погиб, но это другая история. В Ираке их поселили в коттедж, с плоской крышей с выходом на неё, как полагается по арабской традиции. В коттедже они занимали одну четверть. Папа полез на эту крышу загорать. Мама говорит ему: «Ваня, ты не понимаешь, тут другое солнце». А он — такой лихой. Он страшно обгорел, провалялся несколько дней с высокой температурой, чуть ли не с тепловым ударом. Так они начали свою жизнь в Багдаде. Папа там был судебным медиком, мама работала на оспопрививочной кампании. Они ходили по домам, лачугам, совершенно бедняцким, и делали прививки.