Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Сентябрь 1993 года. Верховный Совет по инициативе коммунистов и неожиданно вставших на их сторону Хасбулатова и Руцкого ставит на голосование вопрос об импичменте президенту Ельцину. На Васильевском спуске митинг в защиту Бориса Николаевича. Кто жил в те годы, атмосферу тогдашних митингов никогда не забудет. Мы стоим в задних рядах. Боннэр — у храма Василия Блаженного среди выступающих — не то на платформе, не то просто на грузовике. У нас маленький радиоприемник, настроенный на «Эхо Москвы», корреспонденты которого передают новости из Белого дома. Импичмент проваливается. Там, «в президиуме» этого еще не знают. Я пишу записку и отправляю в путешествие через многотысячную толпу. Сколько же рук ее коснулись, прежде чем она достигла цели! И вот она доходит до адресата. Елена Георгиевна берет микрофон и сообщает всем со ссылкой на меня эту новость. Была записка, была, а толпа была народом…

Е. Холмогорова на презентации собрания сочинений А. Д. Сахарова в Сахаровском Центре.

И снова мы с Юрой Шихановичем работаем над комментариями. И снова мучаем Елену Георгиевну, теперь по электронной почте. Ведь в восьмитомном собрании сочинений впервые увидят свет «Дневники», а там даже для самых поверхностных комментариев, даже для того, чтобы минимально что-то объяснить, требуется прорва работы. Восьмитомник выходит в свет в 2006 году, успев к восьмидесятипятилетию Андрея Дмитриевича.

И вот опять годы прошли. Готовится новое издание. И нужны новые комментарии, потому что «иных уж нет…». Нет Бакланова, нет Елены Георгиевны, нет Юры Шихановича, а мне осталось работать и благодарить судьбу за эти встречи.

Анатолий Шабад

Анатолий Ефимович Шабад, д.ф.-м.н., депутат российского парламента в 1990–1995 гг., коллега А. Д. Сахарова по Отделению теоретической физики ФИАН и его доверенное лицо в избирательной кампании 1989 г.

Анатолий Ефимович Шабад

Не скрою, Елену Георгиевну сопровождала репутация исключительно умной, но при этом столь же резкой женщины. А версия о том, что она сбивает с пути академика Сахарова, существовала не только в советской пропаганде, но и была распространена среди некоторых его коллег даже очень высокого полета, под «путем», правда, имевшим в виду нечто свое — отвлекает диссидентством от профессиональных занятий. Как будто он был дитя малое, неразумное. Когда (многие) меня просили рассказать о посещении Сахарова в его домашней ссылке в Горьком (15 марта 1983 г. — Ред.), я начинал свой рассказ всегда такой фразой: «Когда Елена Георгиевна угощала нас с Мишей[344] блинами с красной икрой, мильтон за дверью облизывался». Действительно, милиционер, сидевший развалившись в расхлестанном виде за столом, перегораживавшим вход в квартиру, где жили Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна, имел совершенно жалкий вид человека, изнемогавшего от скуки. Безделье лишает дееспособности. Он не заступился за бедного-несчастного борзописца Яковлева, когда Сахаров собственноручно дал ему пощечину, предварительно осведомившись, часом не извиниться ли тот приехал перед его женой за свои похабные писания о ней. Мент не заступился за бедную-несчастную подсадную от КГБ «хозяйку» квартиры, когда Сахаровы, по-быстрому сменив замок, не впустили ее в квартиру однажды и навсегда[345]. И тогда … «Ты что же, к этому месту относишься как своему дому?» — задала Е. Г. при нас ключевой вопрос Сахарову после брошенного им во время прогулки «Поедем домой». Ответ был после некоторых колебаний утвердительным. Вот так ссыльная квартира стала домом с блинами. А милиционер не вмешался и не воспрепятствовал. Имевшиеся у него инструкции не могли предусмотреть таких неожиданных поворотов. Ну да ладно, речь не о нем, а о блинах.

Анатолий Шабад и Лев Пономарев, 1990-е.

Они были вкусны. И Елена Георгиевна по-детски похвасталась, что ее паек ветерана войны, откуда, собственно, и происходила красная икра — в то время роскошь — содержательнее пайка Андрея Дмитриевича, академика и трижды Героя, хоть и опального. А. Д. не стал спорить, ясно же — под каблуком. За сытной едой самое уместное было сделать перерыв в высоконаучных разговорах, ради которых мы и были допущены к Сахарову, и поговорить о … голодовке. Набор допустимых тем был очень ограничен, политики касаться нельзя, в погоде никаких особенностей не было, футболом ни А. Д., ни Е. Г. не интересовались, в театральной или литературной жизни общий интерес искать не приходило в голову.