Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Таких смелых людей, как она, можно встретить очень редко. Я был курсантом, когда мы с ней познакомились, мне было 18 лет, ей — 20. Когда мы встретились в Ленинграде, мне было 20, ей — 22. Но я понимал разницу в масштабе личности. Я понимал, что, имея дело с Люсей, я имею дело с незаурядным человеком, во всех своих проявлениях. Но мы с ней дружили. В 1946 году она мне сказала, что выезжает в отпуск в Москву. И у меня в это время был отпуск. Она предложила поехать вместе. В Москве я жил у своей тёти, тёти Ани — она жила у Белорусского вокзала. Люся жила у своих приятелей Этингеров. Как она говорила, «я живу в государстве Этингерия». Я там не был, их ни разу не видел.

Марти Хейфец, 1955.

Она прекрасно знала Москву, а я вообще Москву не знал, она меня водила по городу. Мы пошли с ней гулять в один из дней, гуляли в районе Китай-города — там, где метро, — и вышли на улицу, которая тогда называлась Архипова. Мы увидели толпу народа, человек 20. Спросили, что здесь такое: обязательно интересуешься, не дают ли здесь какой дефицит. Оказалось, это синагога. У неё разгорелось любопытство. Она говорит, пошли посмотрим, что это такое. Она в жизни не видала, и я никогда не был — у меня родители были старые коммунисты, ни в какого бога они не верили.

После того, как мы вошли в синагогу, я понял, какую громадную ошибку мы совершили. Поскольку я был в военной форме, форме курсанта, если бы меня застукали патрули, меня бы выгнали на второй день из академии — Москва в то время была просто напичкана военными патрулями, это же первый год после войны. Слава богу, никто не задержал.

Мы беседовали обо всем, как говорится, что попадется под руку. На политические темы мы почти не разговаривали. У меня родители были репрессированы, у неё родители были репрессированы. Обсуждать это было очень болезненно. Мы говорили об этом, но как бы и не о себе.

В академии никто не знал, что у меня родители репрессированы. Когда я поступал в академию, я был совершенно уверен, что моего отца нет в живых. Отца посадили в 37 году, до 41 года он сидел в днепропетровской тюрьме. Днепропетровск был занят немцами. Был слух, что перед тем, как отдать город немцам, всех в тюрьмах по 58-й статье расстреливают. А даже если бы и не расстреляли, его бы расстреляли немцы просто как Хейфеца. Когда я заполнял анкеты, я был уверен, что отца у меня нет. Отец дома появился только в конце 46 года, но я уже ничего не исправлял: отец приезжал ко мне под видом дяди.

Люсиной маме не разрешалось жить ближе 100 километров от Ленинграда, как репрессированной. Люся жила в коммуналке. Надо отдать должное соседям: когда её мама приезжала — тайно приезжала — и когда кто-то стучал в дверь, её маму, Руфу Григорьевну, прятали в ванной. И ни разу соседи не «продали» — это чрезвычайно важно отметить.

Руфа Григорьевна к нам, курсантам, относилась нехорошо: думаю, она боялась, что Люся может выйти замуж за кого-нибудь из нас. Она отлично знала, что нас из Ленинграда распихают по всей стране: так оно и получилось. Я был знаком с Руфой Григорьевной, Люся мне рассказала, что ей запрещено у неё бывать.

До 1948 года мы были с Люсей на виду, я ходил к ней в гости. Ходили на концерты, ходили в кино. Люся хорошо готовила и умела хорошо одеться. Когда каждая пуговица была дефицитной, она умела к своему платью что-то приделать — и платье выглядело по-новому, и выглядело очень здорово. До сих пор помню: мы как-то пришли к ней в гости с ребятами, и она угощала нас тортом из пшенной крупы, который сделала сама.

Она была исключительно смелой: с группой курсантов мы шли по Невскому проспекту. Какой-то мужик нас увидал и проехался по национальному вопросу. И получил от неё по уху мгновенно. Нас, правда, было три или четыре человека. Не сомневаюсь, что она и одна бы врезала.

В академии у нас была замечательная самодеятельность. Такой в Ленинграде тогда не было нигде. Наша академия находилась на Фонтанке, буквально в 500 метрах от Технологического института. И вот там, в зале, мы давали концерты. Вы видели фильм «Цирк» с Любовью Орловой, которая танцует на пушке? Она играет американскую актрису Марион Диксон. Потом она как бы летит на луну. И вот наш товарищ, тоже курсант, он был из сталинградцев, Павел Гандельман… Вы слышали песню «В кейптаунском порту»? Он её автор, он написал её в 9-м классе. И вот он решил повторить этот номер из кинофильма «Цирк». Наши ребята сделали эту пушку из досок, обшили их. У пушки были большие колеса. Внутри было гидравлическое устройство, была лебедка. Внутрь садился курсант.