Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Мы привозили пушку в фойе Технологического института. Перед концертом её укрывали, а когда начинался концерт, открывались двери в зал — где всегда была прорва людей. Три пары курсантов под музыку из кинофильма «Цирк» вывозили её. А я играл роль Марион Диксон. Когда пушка катилась по центральному проходу к сцене, я стоял на пушке в плаще, цилиндре и маске. Потом пушка подъезжала к сцене, медленно подымалась. Я всходил на эту пушку — 60 сантиметров, между прочим, в диаметре — занавес открывался, там сидел наш оркестр, и я танцевал весь номер Марион Диксон. Тренировали меня три месяца: сначала на полу, потом на столе, а потом на самой пушке.

На всех концертах Люся присутствовала. Я выступал в тельняшке, юбке, цилиндре. Она очень боялась, что я свалюсь: она мне говорила, что пугалась. Слава богу, я не свалился — мы дали три концерта. Один раз, правда, спина пострадала. На пушке было взрывное устройство, в него закладывали порох. Однажды человек, который за это отвечал, со страху выпил полстакана водки перед концертом и положил вместо одного стакана пороха два. Когда рвануло, проломило доску, и меня этой доской — по спине, спину поцарапало.

В конце номера я на гидравлическом устройстве спускался в пушку. У курсанта, сидевшего внутри, был аккумулятор, с помощью которого он устраивал небольшой взрыв засыпанного в металлический желоб пороха.

Затем пушка опускалась, закрывалась занавесом. Когда занавес открывался, в левом углу висела картонная луна и скелет, который мы брали в анатомической — мы же были медицинской академией. Скелет был в ботинках, как у меня. Выходил конферансье и говорил: «Вот всё, что осталось от курсанта Марта. Почтим его память вставанием, антракт 15 минут». Аплодисменты были бурнейшие. Люсе нравились наши концерты, она знала многих курсантов. Знала Мишку Биргера, Сережу Филиппова, знала Пашку Гандельмана, знала меня. Со всеми была в очень хороших отношениях. Её, кстати, специально встречали наши ребята, чтобы она билеты не брала. Билеты, правда, стоили 40 копеек. Все деньги оставались в институте, нам ничего не платили.

В 1948 году я закончил Академию, получил звание лейтенанта и получил назначение на Дальний Восток. И уехал во Владивосток. Люсю я больше не видел до 1955 года. Я приехал на высшие академические курсы в Питер. Я ей позвонил, но к этому времени у неё уже была семья. Мы договорились встретиться у Московского вокзала. Я пришел, конечно, не меньше, чем за полчаса, ходил и ждал, она пришла. Уже было довольно холодно.

Она так располнела, что я её еле узнал. Когда я встретил её у вагона военно-санитарного поезда, она была тоненькая, как тростинка. Она тогда произвела на меня сильное впечатление — и красотой, и умением говорить — мне ведь было 18 лет…

Некоторые курсанты испытывали к Люсе не только дружеские чувства — были по уши влюблены. Я знаю одного, который брал увольнительные и бродил у Гоголя, 18 — по-моему, так назывался её дом — чтобы только её повидать.

Разговаривали мы недолго, потому что она сказала, что её ждут дома. И я уехал обратно на восток. Затем приехал я в Москву… в 1965 году, а она оставалась в Питере. И вот мне однажды позвонил Серега Филиппов — не знаю, откуда он узнал — и сказал: «Люся в Москве, вот её телефон, можешь ей позвонить». Кто Люся, мы все понимали. Я тут же позвонил. Это 1973 год.

Филиппов сказал, что она вышла замуж за москвича. Мы поговорили. Разговор был очень дружелюбный, спокойный. Я спросил, кто новый муж. Она мне говорит: «Физик». Я спросил, сколько ему лет. Она: «52 года». Я говорю: «Люся, бери своего физика, и приходи к нам в гости». И вдруг она резко говорит: «Не надо мне твоего телефона, не надо мне твоего адреса, я к тебе не приду».

Это так, в Люсином духе — она может сказать слово, когда надо. Честно скажу, я просто обалдел. Я такого совершенно не ожидал. Но, зная её характер, я понял, что звонить нельзя. И вдруг через года полтора-два мне тот же Серега Филиппов звонит и говорит: «А ты знаешь, за какого физика вышла замуж Люся? Это академик Сахаров». Я чуть не упал со стула и понял, почему она меня послала далеко. У неё всё прослушивалось, просматривалось, и она просто не хотела меня втравливать в эти дела.

Но потом я всё-таки осмелился написать ей открытку с поздравлениями к 15 февраля, её дню рождения. И получил ответ быстро, в хорошем духе.

Переписывались мы с ней практически до последнего. Переписывались мы на любые темы: и свои политические оценки она высказывала, и присылала стихи. Единственное, чего не было ни разу — ни в одном письме и ни в одном разговоре мы не упоминали имя Андрея Дмитриевича Сахарова. Люся считала, что я — её друг юности — так она и написала Бэле Хасановне [Коваль — Ред.] в свое время.

Август 2015.

Елена Холмогорова

Холмогорова Елена Сергеевна — литератор и редактор.

Холмогорова Елена Сергеевна

История одной записки