Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

О внезапной кончине А. Д. 14 декабря 1989 года мы узнали, приехав в Париж, в нашу первую совместную зарубежную поездку. Тогда мы перенесли отъезд на два дня, чтобы проститься с Софьей Васильевной Каллистратовой, и в последний раз поздоровались с еще живым А. Д.

В Париже, как и многие тогда, мы пришли в редакцию газеты «Русская мысль» — повидаться с друзьями, которых на предыдущем, как говорится, историческом витке, уже никогда не чаяли увидеть.

Михаил Львович Левин.

Редакция «Русской мысли», сейчас это невозможно представить, жила, бурлила, ее лихорадило приступообразно, к каждому дню сдачи очередного номера. Эта редакционная мысль, виденная изнутри, всегда восхищала контрастом между бурлящим хаосом «сдаванки» и стройными колонками вышедшей газеты.

Как людей по-русски грамотных, нас привлекли держать корректуру — в том номере «Русская мысль» печатала Сахаровский проект Конституции СССР. Удивительное дело — при полной непривычности подхода для нас, ничего не понимавших ни в политике, ни в государственном устройстве, Сахаровский проект подкупал странным сочетанием неожиданности, наивности и в то же время чем-то таким, что давало надежду на осуществимость. И только потом, в воспоминаниях современников-физиков мы прочли, что, будучи физиком-теоретиком, А. Д. отличался редким дарованием рассчитать всё необходимое для контрольного эксперимента или для реализации какого-нибудь другого физического проекта, рассчитать вплоть до сметы, с ее реальным объемом. Это то, в чем люди-практики, люди-эмпирики обычно ошибаются как минимум в 3 раза. Кто знает, может быть и федералистский демократизирующий Сахаровский проект Конституции имел шансы на осуществимость! Этого мы уже не узнаем, но, возможно, есть смысл помнить и об этой части наследия Сахарова.

А много раньше — 10 декабря 1975 года мы все узнали, что в Осло Елена Боннэр получила Нобелевскую премию мира, присужденную ее мужу Андрею Дмитриевичу Сахарову. Самого ученого не выпустили из страны.

На церемонии вручения премии Елена Боннэр прочитала речь академика, в которой содержался призыв к «истинной разрядке и подлинному разоружению», к «всеобщей политической амнистии в мире» и «освобождению всех узников совести повсеместно».

26 июня 2016 г. Москва

Марти Хейфец

Хейфец Марти Моисеевич (род. В 1925 г.), врач, в основном общался с Е. Г. в 40-х годах, будучи курсантом Военно-Морской Медицинской Академии в Ленинграде, периодически контактировал и позже, в конце жизни Е. Г. переписывалась с ним.

Это было в городе Кирове в 43-м году. Я был курсантом первого курса Военно-морской медицинской академии, которая во время войны была эвакуирована в Киров. Один из курсантов моего взвода, Мишка Биргер, был знаком с Еленой Боннэр до войны. Она ему написала, что прибывает в такой-то день со своим военно-санитарным поездом. Даже сказала, какой вагон. Мы взяли с ним увольнительные и пошли на вокзал. К тому времени, как мы пришли, поезд уже прибыл. Раненых уже развезли по госпиталям. С Биргером она поздоровалась, как со старым знакомым, а мне протянула руку и сказала: «Люся».

Хейфец Марти Моисеевич

Мы поговорили примерно с полчаса. Затем она показала нам вагон — нас поразила его чистота. Это был 43-й год, а всё было чисто, хорошо. И встретились мы с ней уже в 45-м году в Ленинграде. Академию перевели обратно в Ленинград, как только кончилась блокада. Она опять связалась с Биргером.

Мы пошли к ней уже домой, жила Люся… Можно дальше я буду говорить Люся? Жила Люся на улице Гоголя. По-моему, это было здание, перестроенное из гостиницы под коммуналки. И вот мы — я, Мишка, ещё несколько курсантов (например, Серега Филиппов) — мы были вхожи в её дом, она нас приглашала к себе. Вся её компания, с которой она встречалась — это ленинградские поэты военного времени. Там были Сергей Орлов, Михаил Дудин, по-моему — Леонид Хаустов, Павел Шубин — но тут я не уверен.

Она нас звала на посиделки с этими поэтами. Поэты были не прочь выпить, иногда хорошо, но главным во всех этих вечерах были стихи. Они беспрерывно читали стихи и очень внимательно прислушивались к мнению Люси. Она блестяще знала поэзию. Однажды мы с ней вечером гуляли вокруг Исаакиевского собора. Мы гуляли полчаса, и она беспрерывно, конечно, без всяких бумажек читала стихи ленинградского поэта Павла Шубина.

Марти Хейфец, 1948.

Мы потом узнали — я боюсь сказать, правда это или нет — что она была невестой сына Багрицкого.