Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Отец тяготился работой над военной тематикой и жизнью за колючей проволокой, и он воспользовался очень хорошим к нему отношением И. В. Курчатова, чтобы уговорить его перевести отца в 1956 году в Москву, в возглавлявшийся Курчатовым ЛИПАН (что означало «Лаборатория измерительных приборов Академии наук», это чтобы враг не пронюхал; а был это никакой не академический институт, а головная научная структура так называемого «Министерства среднего машиностроения», название-прикрытие громадного атомного министерства). В последствие ЛИПАН стали называть честно «Институт атомной энергии», теперь он просто называется «Курчатовский институт». Вскоре после нашего переезда в Москву, нашу большую семью поселили в обширной, по советским меркам, квартире на 4-м этаже служебного жилого дома по 2-му Щукинскому проезду (ныне улица маршала Новикова), прямо у забора, опоясывавшего ЛИПАН. А этажом ниже в том же подъезде оказалась московская квартира Сахаровых.

Когда в 1969 году умерла первая жена Сахарова Клавдия Алексеевна и АД в 1972-м женился на Елене Георгиевне, он стал жить у нее в квартире на Чкалова (то, что теперь называется Земляной Вал, часть Садового кольца), а затем переместился, уже не по своей воле, в закрытый для иностранцев город Горький. Хотя после возвращения Сахаровых из ссылки в 1986 г. я у них часто бывал, сам я жил в те годы на Речном вокзале, так что соседями мы уже не были вплоть до кончины А. Д. А затем, в 1993 г., я и вовсе перебрался в Штаты, в пригород Бостона Бруклайн. И (какой приятный сюрприз!) оказалось, что буквально в 3-х минутах ходьбы от моего дома поселилась ЕГ. Сначала она жила на два дома, много времени проводя в Москве, но потом ей стало трудно летать, и она прочно осела в Бруклайне, где и скончалась в 2011 г. Моя сестра Мария и я оказались в близком круге ЕГ в течение всех лет ее жизни в Бостоне. В последние годы жизни ЕГ едва ли проходила неделя, чтобы моя сестра или я не навестили ее. Часто мы приходили вместе. Впрочем, за эти годы мы сами перебрались на другую квартиру в том же Бруклайне, но это мало что изменило: теперь от нас до ЕГ стало 3 минуты на машине или 20 минут пешком.

Слева направо: Я. Б. Зельдович, А. Д. Сахаров и Д. А. Франк-Каменецкий в Сарове, начало 1950-х.

Помню, году в 1951-м или 1952-м, к нам домой на объекте пришел очень высокий, чернявый молодой человек, он был гораздо моложе отца. Это было летом, и они с отцом долго о чем-то разговаривали в саду. Когда гость ушел, отец оставался в глубокой задумчивости, потом подозвал меня и сказал:

«Запомни этого человека: он гений». Так я впервые увидел АД.

После нашего переезда в Москву АД тоже часто приходил к нам домой, когда бывал в Москве (благо, надо было всего лишь подняться этажом выше), чтобы поговорить с отцом «за науку». Эти беседы уже не касались военной тематики, а целиком были посвящены астрофизике, области, которой мой отец начал заниматься параллельно с бомбой, еще на объекте, и которой Сахаров увлекся позже, когда отец уже перебрался в Москву. Сахаров советовался с отцом, когда работал над проблемой нестабильности протона и асимметрии вселенной в отношении вещества и антивещества. Эти надолго опередившие свое время идеи легли в основу его ставшей классической короткой статьи в журнале «Письма в ЖЭТФ», опубликованной в 1967 г. Помню, отец был под большим впечатлением от этой работы АД и часто повторял стишок, который АД сочинил в связи с ней:

Для Вселенной сшита шуба.
Из эффекта С. Окубо.

Интересно, что уже в свой американский период ЕГ продолжала следить, как могла, за дальнейшей судьбой этих чисто научных идей Сахарова. Когда в прессе появлялись очередные известия о попытках измерения времени полураспада протона, ЕГ очень живо на них реагировала и оживленно их обсуждала. Вообще меня всегда поражала широта интересов ЕГ, выходящих далеко за рамки правозащитной тематики и российской внутренней политики. Я уже не говорю о ее широчайшей эрудиции в области русской литературы и русской истории. Редко мне доводилось общаться с истинным интеллектуалом такого масштаба, каким была ЕГ.

Летом 1970 г. в Институте общей генетики АН проходила небольшая конференция с участием зарубежных ученых. Я пришел послушать. В перерыве между докладами вдруг появился АД, быстро прошел к доске и написал мелом, что известный биолог Жорес Медведев насильственно помещен в психбольницу и он, Сахаров, призывает участников конференции выступить с протестом. Затем он ушел, так же быстро, как и появился. С минуту все присутствовавшие были в полном замешательстве. Оправившись от шока, председательствовавший, академик Николай Дубинин, сказал что-то типа «мы здесь занимаемся наукой, а не политикой», и заседание продолжалось, как ни в чем не бывало[340].