Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Естественно, общий круг знакомых и интересов, а также диссидентская активность сближали нас. Но не только это. У Люси был особый талант общения — ее открытость, сочетающаяся с поразительным даром артикулированности пробуждали в симпатичном и близком ей собеседнике (не в каждом, разумеется!) ответную откровенность. Мы с ней до самого конца предельно откровенно говорили о многих вещах, которые с другими не обсуждали — не знаю, как это сложилось. Была душевная близость. Мы по-разному оценивали многие жизненные ситуации, с которыми сталкивались, обменивались нелицеприятными характеристиками людей, которых оба знали. Мы могли не соглашаться друг с другом во многом, иногда довольно возбужденно спорить, но главное, мне кажется, мы всегда слышали и понимали друг друга.

Ну, и конечно, не последнее, что сблизило нас, — несчастья. В 1977 я попал под машину. Долго валялся в реанимации, потом операции и медицинский «приговор» — ходить не будет. Люся — одна из тех, благодаря кому я выжил и снова стал ходить.

— Как вы попали в аварию? В чем заключалась помощь Елены Георгиевны в этой ситуации?

Это длинная история. Если коротко, меня в центре Москвы сбила дама из Германии, находившаяся за рулем изрядно выпивши. Поскольку она, как сказал мне следователь, оказалась «большим другом нашей страны и лично нашего министра Н. А. Щелокова[336]», ей удалось бессудно и безнаказанно покинуть СССР. Благодаря усилиям Люси ее удалось найти в ФРГ и получить с нее некую «компенсацию», которой хватило на покупку однокомнатной квартирки у Речного вокзала и инвалидского «Запорожца».

Я провалялся по больницам тогда года полтора. Меня навестило там множество славных и достойных людей. Люся и АД — одни из них. И уже за эту поддержку я буду благодарен им «по гроб жизни»…

Кстати, в процессе подготовки к этому интервью Леня Литинский напомнил мне, как я приносил на Чкалова рукопись «Факультета ненужных вещей» Ю. О. Домбровского[337] с которым дружил. Признаться, я этого не помню. Но отлично помню, как давал читать Люсе и АД неопубликованные тогда еще лагерные стихи Юрия Осиповича. И еще, как лежа в Боткинской, решил их познакомить с Домбровским. (Он тоже навещал меня.) Всем троим идея понравилась. Но не срослось. Весной 1978, после того как «Факультет» вышел в Париже, Домбровского в ЦДЛ излупили «неизвестные». И вскоре он скончался. Я в это время валялся в больнице в Таллине…

— «Бюллетень „В“» делался в квартире на Чкалова?

Мы делали «Бюллетень „В“» с Ваней Ковалевым и Алешей Смирновым. В квартире на Чкалова мы хранили скорее не оригиналы его, а распечатки. А печатали бюллетень не только там. (На Чкалова этим занимались Лиза и иногда Алеша.) Часть наших машинисток, которыми ведал Федя Кизелов, была на стороне. А вот часть редакторской работы я, по крайней мере, делал действительно на Чкалова. И там же оставлял «полуфабрикаты».

Елена Георгиевна помогала нам переправлять «Бюллетень „В“» — когда она приезжала из Горького, она посещала западные посольства: Таня, Алеша уже находились в США. Через посольство шла переписка и, попутно, она передавала и наш бюллетень. Так же ясно, из какого источника у нас появлялась информация о Горьком.

Когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна вернулись из Горького, я позвонил им из Мюнхена, наверное, чтобы попросить какое-то интервью. И вдруг Люся мне говорит: «Вы забили всё под тахтой какой-то самиздатской макулатурой. Что с ней делать? Андрею очень неудобно спать из-за вас!» (Я слышал, как Андрей Дмитриевич рядом с Люсей смущенно посмеивался и бормотал что-то вроде, что можно и потерпеть…) Признаться, я растерялся, предложил сдать всё это в какой-нибудь музей революции.

— Где вы встречались после Перестройки?

В разных местах и странах — в Италии, во Франции, в Германии. Несколько раз в России и в Штатах. Благодаря ей, я впервые после отъезда из СССР в 1982-м, получил в мае 1991-го въездную советскую визу для участия в майском же конгрессе памяти Сахарова. Конгресс уже вот-вот должен был начаться, на открытии планировалось присутствие каких-то начальственных шишек, чуть ли не Горбачева, а визу мне, и, кажется, еще Крониду Любарскому не выдавали. И тут Люся поставила вопрос ребром: либо нам срочно выдают визы, либо на открытии она выходит на сцену и сообщает, что «танцы не состоятся». И они, те самые «они», что с 1970 прослушивали сахаровские разговоры с Люсей, составляли сводки подслушанного для своего и цековского начальства, сочиняли о ней всякие небылицы и гадости, и сами начинали верить в них, «они», по-прежнему ее ненавидя, вынуждены были уступить. (Понятное дело, несмотря на Перестройку, любви к ней, к Люсе, это им не добавило.)

Владимир Тольц на Сахаровской маевке, 2000-е.