Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

14 ноября 1989 года умер Андрей Дмитриевич Сахаров…

Константин Смирнов

Примерно за год до этой скорбной даты журнал «Огонек», где я тогда работал, совместно с издательством «Прогресс» проводили какой-то «круглый стол» по актуальным тогда проблемам перестройки. Вели его директор издательства Александр Константинович Авеличев и наш главный редактор Виталий Алексеевич Коротич.

Мы, в ту пору еще довольно молодые сотрудники «Огонька», естественно, были «на подхвате»: встречали, провожали, рассаживали приглашенных, среди которых были практически все «прорабы» перестройки: Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Юрий Рыжов и многие другие. Разумеется, были приглашены и Андрей Дмитриевич Сахаров с Еленой Георгиевной Боннэр.

Пресс-конференция перед началом работы Конгресса. Слева направо: С. Ковалев, Ю. Самодуров, К. Смирнов, Е. Боннэр, В. Коротич.

Мы, с моим коллегой и давним дружком Валерой Выжутовичем, надев приличествующие случаю строгие костюмы с галстуками, дежурили в фойе издательства в ожидании гостей. Когда появились Андрей Дмитриевич с Еленой Георгиевной мы, разумеется, поспешили помочь им раздеться, но Елена Георгиевна решительно отвергла наши услуги, заявив, что, мол, обойдется без нас, что наши «гэбэшные рожи» она видит за версту!.. Признаюсь, это было неожиданно и странно. Как она сказала мне много позднее, ее сбила с толку наша одежда, очень уж мы были аккуратные! С тех пор я перестал носить галстук…

Собственно знакомством этот случай назвать трудно. И с Андреем Дмитриевичем я так и не познакомился. Но если он, думаю, от этого факта не обеднел, то я, к сожалению, так и не восполнил этот огромный пробел в собственной судьбе. И, поверьте, это не фигура речи. Влияние опального академика на мою жизнь и судьбу хотя и было опосредованным, но имело огромное значение, как, подозреваю, и на многие множества судеб других людей. Потому что само существование Сахарова стало для его современников мерилом правды и чести, веры и надежды.

…Узнав о смерти Андрея Дмитриевича, я никак не мог заснуть в ту ночь. Он все являлся мне в какой-то полудреме, и внезапно мне в голову пришла идея, окончательно похоронившая остатки сна.

Утром, явившись в редакцию «Огонька», я отправился прямиком к главному редактору и предложил ему и его первому заму Льву Никитичу Гущину провести международный конгресс памяти академика Сахарова, на который следовало пригласить выдающихся гуманитарных деятелей и правозащитников со всего мира, таких как Вацлав Гавел, Нельсон Мандела, Лех Валенса, архиепископ Десмонд Туту и тому подобных. Разумеется, основные хлопоты по организации такого мероприятия ложились на «Огонек». Начальники мою идею оценили и сейчас же благословили.

Понятно, что всю работу следовало начать со звонка Елене Георгиевне Боннэр. Взяв после похорон приличествующую паузу, я позвонил на улицу Чкалова. Однако Елена Георгиевна не оценила нашей инициативы и коротко отказала, сказав, что сейчас не время заниматься подобными проектами, пусть, мол, пройдет какое-то время. На этом я счел идею похороненной.

Но прошло несколько месяцев и весной 1990-го года мне в редакцию позвонил Юрий Самодуров, в то время один из отцов-основателей «Мемориала». Он сообщил мне, что Боннэр вернулась к мысли о конгрессе, что 21 мая будущего года исполняется 70 лет со дня рождения Андрея Дмитриевича и так отметить эту дату было бы вполне к месту.

С этого звонка, собственно и началась работа над реализацией этого проекта и наши встречи с Еленой Георгиевной. А результатом стал I-й Международный конгресс памяти академика Сахарова «Мир, прогресс, права человека», открывшийся 21 мая 1991 года грандиозным концертом в Большом зале московской Консерватории. Режиссером и дирижером его был Владимир Теодорович Спиваков, выступавший с оркестром «Виртуозы Москвы» и выдающимся литовским хором, исполнившим «Лакримозу» из моцартовского «Реквиема», а солистами, ни много, ни мало, Святослав Теофилович Рихтер и Мстислав Леопольдович Ростропович, специально прилетевший ради этого выступления из Парижа и сейчас же после концерта улетевший обратно — в этот вечер выходила замуж его дочь…

Конгресс, продлившийся неделю, вызвал в обществе большой резонанс и нам, его устроителям, тогда наивно показалось, что сахаровские идеи начинают если и не проклевываться, то уж, во всяком случае, пали на благодатную почву, что народ наш медленно, но верно прозревает. Было это, разумеется, совершеннейшим детским заблуждением: прошло всего-то 25 лет, а Сахаров практически забыт и не вспоминаем…

Впрочем, уже и тогда, буквально через три месяца, нам, да и не только нам, было явлено доказательство нашего прекраснодушия: знаменитый ГКЧП.