Люся была уникумом. Она жила для того, чтобы приезжать в Россию. Она это считала главной своей функцией: все эти операции, всё, что с ней делала американская медицина — а с ней делали действительно чудеса — нужно было для того, чтобы иметь возможность лишний раз съездить сюда. Это ощущение у меня очень сильное. Думаю, что оно и верное.
То, что Люся стала диссидентом, было очень логичным. Когда я с ней познакомился, у Люси было ощущение огромного запаса сил, совершенно понапрасну растрачиваемого. Она нашла себе дело, в которое поверила, с которого уже ничто не могло её сдвинуть. Тем более, дело это делала она не одна, а в исключительно хорошей компании.
Алексей Смирнов
Год 1979-й. Начало полного удушения правозащитного движения.
Татьяна Михайловна Великанова жила у метро Профсоюзная, недалеко от моего дома, поэтому я часто бывал у нее.
Как-то она попросила меня распечатать одну рукописную страничку с краткими информационными сообщениями: кого, где и за что арестовали и т. п.
Я перепечатал и принес в тот же день.
Т. М. поразилась скорости исполнения и попросила меня сделать ещё один такой набор. Вероятно, так и родился «Сборник „В“», из которого брали информацию и «Хроника текущих событий» и Кронид Любарский в Германии для своего сборника «Вести из СССР», дополняя своими источниками.
Татьяна Михайловна вскоре была арестована, а мы с Иваном Ковалевым и Владимиром Тольцем, стали издавать подобный скоростной информсборник.
Наш основной штаб был на квартире Андрея Дмитриевича Сахарова на ул. Чкалова (сейчас — Земляной Вал), где жили Елена Георгиевна и Лиза, невеста её сына Алексея.
Место было выбрано не просто случайно, а по принципу «в одно место бомба не попадает» — телефон в квартире был отключен, квартира ощутимо прослушивалась, и это легко было проверить, достаточно вслух сказать о какой-то встрече, прийти туда и увидеть ожидающих «топтунов». Поэтому, когда надо было говорить о наших делах, мы «говорили» на бумаге, называли этот процесс «русско-русским разговорником». Наиболее удобным был простой лист бумаги. Мы садились с Иваном и часами переписывались, болтая вслух при этом обо всем безопасном, как и на всех московских чаепитиях в то время. Я писал информацию, которая ему была нужна, а он — мне. Мы передвигали этот лист друг другу. Потом листы утомительно «унитазировались» (был и такой термин) — мелко рвались и спускались в унитаз.
Я сам там же набирал номер, если был «затык» по времени «канала» (передаче на Запад) или что-то особо важное и срочное… А так, всего у меня было около 20 машинисток при динамике 2–3 постоянных каждые 2–3 месяца.
Елена Георгиевна ездила тогда к Андрею Дмитриевичу в Горький, Лиза помогала нам готовить еду, а я, при острой необходимости, печатал без продыху иногда до 12 часов в день.
Был такой забавный эпизод. На кухне в их квартире на улице Чкалова Елена Георгиевна меня зовет поесть. Жарятся котлеты, я сижу, разговариваем о чем-то с Еленой Георгиевной.
— Лиза, положи Алексею котлету, — говорит Елена Георгиевна. Лиза кладет котлету с некоторым раздражением.
Елена Георгиевна выходит, возвращается — котлеты нет. Настолько я был голоден, что немедленно её проглотил.
— Лиза, я же сказала, положи Алексею, — снова говорит Елена Георгиевна. Лиза с ещё большим раздражением кладет мне котлету, и я снова ее стремительно проглатываю.
Елена Георгиевна смотрит мне в тарелку:
— Лиза, я ж тебя просила, положи котлету…
— Это у него уже третья котлета!
…
Всё это было очень трогательно и облегчало наше невероятное нервное напряжение. Мы были под колпаком, знали и ощущали, что против нас работает гигантская машина неописуемых размеров, силы, влияния. Но это нас не только не подавляло, а наоборот, почему-то даже мотивировало. Было интересно делать этот скоростной сборник — не вопреки, а в помощь «Хронике текущих событий». Тем более, «Хроника» выходила раз в квартал, а мы делали до 100 страниц в неделю!
Со временем показалось, что КГБ, возможно, даже выгодно было, что мы собирались на квартире Сахарова, под колпаком.