Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Впрочем, в демократическом движении вообще было мало легкомысленных людей. Все были с характером и своей историей, чаще всего достаточно сложной и трудной. Поэтому отмечаемая при первом знакомстве некоторая сумрачность Елены Георгиевны шокирующего впечатления не производила.

Я познакомился с ней и Андреем Дмитриевичем в середине 70-х. «Ты не знаком с Сахаровым? — спросила меня как-то Зинаида Михайловна Григоренко, которая опекала меня, как сына, и в доме которой я тогда часто бывал. — Поедем с нами».

Я поехал вместе с ней и Петром Григорьевичем[308]. Была зима, мы тащились через снежные заносы по обледенелым тротуарам, и Петр Григорьевич сильно устал. Он недавно освободился из заключения и еще не вполне оправился. Мы добрались до дома на улице Чкалова с книжным магазином «Новелла» и поднялись на седьмой этаж. Лифт, слава Богу, работал.

Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна принимали нас на кухне, как это водилось тогда во многих диссидентских домах. Не помню, о чем мы говорили, кажется обсуждали возможных адвокатов для кого-то из подсудимых. Мне было двадцать с чем-то лет, и я с большим интересом слушал беседы таких знаменитых людей. Елена Георгиевна принимала в обсуждении живейшее участие. Мне понравилась тогда прямота и резкость ее суждений.

Позже, столкнувшись с расхождениями в некоторых оценках, эта резкость стала нравиться мне меньше.

В диссидентском движении всегда было много споров по самым разным поводам. Как я понял гораздо позже, Еленой Георгиевной владела идея бережливости: она трогательно оберегала мужа и заботилась, чтобы политзаключенных было как можно меньше, а их семьям жилось как можно лучше.

Ее идея, которую вполне разделял и Андрей Дмитриевич, что главное — чтобы не посадили, в конце концов привела к тому, что наши отношения сильно испортились. Простейшим способом «не сесть» была эмиграция. Однако это лишало смысла демократическое движение, требования которого были публичные, а не частные. Отъезд же за границу решал только персональные проблемы.

Осенью 1977 года КГБ в ультимативной форме потребовал от меня в течение 20 дней покинуть Советский Союз. В противном случае угрожали арестом моего брата и меня. Мнения в диссидентской Москве резко разделились. Елена Георгиевна была ярой сторонницей моего отъезда. Того же мнения придерживался и Андрей Дмитриевич. «Мы боремся за свободу каждого политзаключенного, а ты сам лезешь в лагерь!», — упрекала меня Елена Георгиевна.

Страсти вокруг возможного моего отъезда накалились до предела, в иных случаях до предела приличий. На пресс-конференции для иностранных журналистов в квартире Сахарова я пообещал, что никуда не уеду. Пусть КГБ эмигрирует!

Отношения мои с Еленой Георгиевной и Андреем Дмитриевичем после этого сильно осложнились. К тому же в этой истории меня поддержал Солженицын, а у него с Сахаровым был свой давний спор о ценности эмиграции.

Я свое обещание сдержал и никуда не уехал. Сдержало слово и КГБ — меня и моего брата посадили. Через полтора года я приехал в ссылку в Оймяконский район Якутии. Меня многие поздравляли с освобождением, увы, как потом оказалось, кратковременным. Среди поздравительных телеграмм была и от Андрея Дмитриевича с Еленой Георгиевной. Правда, телеграмму мне по какой-то причине на телеграфе не отдали, но все-таки это был некоторый знак восстановления отношений.

Через пять лет освободившись (в 1984 г. — Ред.), я вернулся в Москву и поселился с семьей во Владимирской области. Елена Георгиевна была к тому времени осуждена и отбывала ссылку в Горьком, где также в ссылке, но безо всякого судебного решения находился Андрей Дмитриевич.

Они были в строгой изоляции, связи с ними почти не было. Каким-то чудом к ним удалось проникнуть Ирине Кристи (6 мая 1984 г. — Ред.), но это было минутное общение у балкона, пока ее не схватили, и потом за ней было установлено круглосуточное наблюдение и даже, кажется, неформальный домашний арест. С Сережкой Шибаевым[309], приемным сыном Гинзбургов, мы вынашивали планы поездки в Горький, но они не осуществились. Слишком много было препятствий и слишком долго мы готовились. Сережа вскоре погиб, а затем в стране начались такие изменения, что планы поездки в Горький отошли на второй план.

С. В. Каллистратова (справа) с А. Д. Сахаровым и Е. Г. Боннэр, недавно вернувшимися из ссылки (конец декабря 1986).

В декабре 1986 года Елену Георгиевну и Андрея Дмитриевича освободили из ссылки, и они вернулись в Москву. В те дни у нас в Киржаче гостил только что освободившийся из заключения Мустафа Джемилев. Мы с Мустафой решили поехать в Москву и встретить возвращающихся из ссылки горьковских узников. Ехали электричками, перед Александровом спрыгнули с поезда и ушли от моей слежки, но перед Москвой менты все же перехватили меня и вернули на своей машине в Киржач. Мустафа, впрочем, добрался, на него ориентировки не было.