Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Елена Георгиевна к премии проявляла большой интерес, у неё всегда были какие-то свои представления о ней. Насколько я помню, она читала работы, присылала свои соображения. Иногда они сильно отличались от того, что решало жюри. Свою точку зрения она никогда не навязывала. Ей очень нравились персонажи вроде Андрея Пионтковского. Он всегда какие-то места получал, но лауреатом никогда не становился. Питер и, если я не ошибаюсь, Самодуров, до нас доводили её мнение, но не в инструктивной форме, а с интонацией: «Вот есть и такое мнение». Елена Георгиевна не была голосующим членом жюри.

В жюри было каждой твари по паре, были вечные споры — давать ли премию тем, кто, грубо говоря, топчет поле, испытывает всё на своей шкуре, или людям, которые делятся умными мыслями в резкой форме, сидя в кресле. Это нормальный профессиональный спор. Работягам вроде Анны Политковской, Игоря Найденова были важнее люди, всё испытавшие сами. Тех, кто был за репортеров, в результате, оказывалось больше, чем тех, кто был за колумнистов.

И, в заключение, наша с ней переписка, которую я бережно храню.

* * *

16 февраля 2007 г.

Уважаемая Елена Георгиевна!

Меня зовут Алексей Панкин, я вхожу в жюри премии имени Андрея Дмитриевича Сахарова «За журналистику как поступок», учрежденную Петром Винсом. Впервые решился написать Вам лично, чтобы поздравить с днем рождения. Осмелел, видимо, потому, что на днях закончил читать трехтомник ваших дневников. Это было медленное чтение, месяца два, и все это время жил под впечатлением. У меня и сейчас слов нет, чтобы описать чувства и мысли, рождающиеся чуть ли не на каждой странице и от каждой сюжетной линии, а также общее впечатление. Великая жизнь и великая литература, которая входит в читателя и становится частью того, чем он дышит. И какая любовь! Вот, пожалуй, о чем чаще всего думаешь. Наверное, Вам было нелегко решиться на их опубликование, и какая же Вы молодец, что решились. Вот это уж точно вечное! И еще так случилось, что я стал дневники читать сразу после писем Пушкина…

Представляете себе переплетения? И, конечно, начинаешь лучше понимать, откуда идет совершенно необыкновенная светлая атмосфера в жюри Премии. Эти несколько дней заседаний для отцов-основателей стали чуть ли не главным событием года, которого мы все ждем, а новые члены поначалу с трудом верят, что такая жесткость в отстаивании собственных предпочтений может сочетаться с предельным уважением и вниманием к чужим мнениям, поражаются отсутствию «скрытых повесток», политиканства, а потом проникаются, втягиваются и такими же преданными этому делу становятся. Спорим-ругаемся, а когда все заканчивается, долго разойтись не можем, настолько всем друг с другом хорошо и настолько из этой чистоты в окружающий мир выныривать не хочется.

Поздравляю Вас с днем рождения. Здоровья Вам и долголетия! Огромные приветы Вашим близким, которые после дневников тоже уже как родные воспринимаются.

С восхищением и любовью,

Алексей Панкин

* * *

17 февраля 2007 г.

Дорогой Алекей!

Спасибо за поздравление. Это приятно. Но для меня несравненно важнее то, что вы пишете о дневниках. Они вроде как уже отторгнуты от меня и живут самостоятельно, но нерешенный вопрос, который стоял передо мной во время работы с ними, — он ведь так и остался нерешенным для меня. И теперь его решают читатели. И каждый, кто говорит «ДА» — лично неоценимо важен для меня. Поэтому так ценно, если читатель откликнулся мне.

И я очень понимаю и вторую составляющую вашего письма о жюри премии и о самой премии. Это в очень многом исходит и от членов жюри, но и от Пети Винса — человек хороший и вокруг хорошо. Еще раз спасибо вам.

Елена Георгиевна.

* * *

17 февраля 2007 г.

Конечно, Елена Георгиевна, от Петра в первую очередь. Он ведь и придумал премию, и стал тем магнитиком, вокруг которого люди очень разные, нередко в жизни друг от друга «искрящие», организовались гармонично. Удивительный человек!

А дневниками продолжаю жить — вот не отпускает и все. Очень в них всего много — и время то переживаешь, которое я совсем с другой стороны помню, и все эти возможности неосуществившиеся. И еще раз повторю — «оправдание любви» (если так можно выразиться) в наше совсем неромантическое время.

АП

Александр Подрабинек

Подрабинек Александр Пинхосович (род. 1953), врач, диссидент, правозащитник, журналист, автор книг «Карательная медицина» (1970-е), «Диссиденты» (2014), в ссылке и лагере в 1978–1984 гг.

35 лет знакомства

В общении с людьми малознакомыми или посторонними Елена Георгиевна не была легким человеком. Взгляд у нее был тяжелый и не слишком доброжелательный. Вероятно, судьба наложила свой отпечаток — жизнь у нее не была легкая.

Александр Подрабинек, 2000.