Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

В ближайшие годы отношения мои с Еленой Георгиевной и Андреем Дмитриевичем были, надо признаться, не очень дружелюбные. Я крайне неодобрительно относился к прекращению деятельности Московской хельсинкской группы — решение об этом приняли совместно Елена Георгиевна, Софья Васильевна Каллистратова и Наум Натанович Мейман. Не нравилось мне и прошение о помиловании, поданное Еленой Георгиевной, как ветераном войны; и обещание Сахарова не заниматься общественной деятельностью.

Дошло и до публичных споров, когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна начали уговаривать политзаключенных писать прошения о помиловании. Мне это казалось безрассудной сдачей позиций и моральным падением, а Еленой Георгиевной, как я сейчас понимаю, владела все та же идея сбережения жизни и свободы[310].

Н. Н. Мейман, С. В. Каллистратова, П. Г. Григоренко, З. М. Григоренко, Н. А. Великанова, С. А. Желудков, А. Д. Сахаров; сидят на полу: Г. О. Алтунян, А. П. Подрабинек. День рождения Зинаиды Михайловны и Петра Григорьевича, 16.10.1977.

Тут надо вспомнить, что они очень много делали для политзаключенных и даже учредили благотворительный фонд помощи их детям — Детский фонд. Сахаров часто выступал в защиту политзаключенных, в том числе малоизвестных. Своей известностью он выводил их в сферу общественного внимания. Я думаю, что помощь политзаключенным — это самое главное и самое удачное, что делал Андрей Дмитриевич.

Мы редко встречались тогда. Потом Андрей Дмитриевич умер, а Елена Георгиевна вскоре уехала в Бостон.

Шли годы. От диссидентских времен оставалось все меньше эмоций, все больше воспоминаний. Елена Георгиевна иногда приезжала в Москву, мы с ней виделись. С годами она стала мягче, исчезли былая резкость и категоричность. Все больше и больше мы совпадали с ней в оценках текущей ситуации, лучше понимали друг друга и совсем не спорили. Как и всегда, она была готова поддержать всем чем могла, когда речь шла о несправедливо преследуемых, она никогда не отказывала и делала это с охотой. Она была добра, и так, наверное, было всегда, но только раньше мне этого не было так ясно видно.

Последний раз я попросил ее заступиться за журналистку из Туркмении, у которой возникли сложности с получением политического убежища на Западе. Это было летом 2010 года. Елена Георгиевна как всегда сказала «ну конечно», но она себя уже плохо чувствовала и попросила меня самого написать письмо, а она подпишет. Я написал, она подписала, и журналистка получила убежище.

Оглядываясь назад, я все больше убеждаюсь, что диссидентские времена были эпохой незаурядных личностей — людей сложных, иногда трудных, отчаянно смелых и трогательно отзывчивых на чужую боль и страдания. Такой была и Елена Георгиевна Боннэр — яркий человек из эпохи ярких людей.

Редакционное приложение:

А. Д. Сахаров о событиях начала 1987 г.