Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Возобновилось общение с Люсей, когда они жили в Ленинграде. Я часто туда ездила: мы ходили в кино, театр, как-то раз слушали Окуджаву на какой-то квартире. Ходили по магазинам — покупать не на что было, просто посмотреть: их «Елисеевский», был магазин пирожных — забыла, как называется — там только пирожные продавались.

Когда я у них бывала в Ленинграде, Таня уже родилась. Я там у них заболела, лежала в бреду, но слышала, как Люся говорила: «Ты знаешь, я Зорьку люблю больше Игоря». Помню, она порывалась провожать меня в туалет — я отказывалась, в коридоре можно было держаться за стенки, за мебель. Правда, один раз я упала и не могла подняться. Люся почувствовала, что меня долго нет, вышла и донесла меня. Я проболела дня три. Я потом Люсе говорю: «Ну как же ты маме такое могла сказать!» А Люся: «А я маме всё говорю как есть». Не то, что она Игоря меньше любила, она со мной больше общалась тогда.

Зоря Львовна, Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич в квартире на Чкалова, декабрь 1987 г.

Люся жила в коммунальной квартире, где было, наверное, человек 30. Она всё время проводила в институте, и все друзья её были там. Поэты Дудин, Орлов (который горел в танке)… Они были и Ваниными друзьями. Ваню я очень хорошо знаю. Мне запомнилось, как Ваня ел творог — солил его и наливал воды.

С Иваном у нас были прекрасные отношения. Но в Москву он ехать никак не хотел, и я его понимаю: в Москве у него никого не было, в Ленинграде — хорошая работа, он был судебным мадэкспертом. Он мне показывал некоторые уголовные дела — ужас, конечно.

В 1954-м Руфь в Москве получила квартиру, позже в Москву из-за болезни Алеши переехала Люся. Руфь и Люся Москву воспринимали как свой город. В Москве Люся была связана с ЦДЛ, ходила на все чтения. Также в ЦДЛ мы бывали и в верхнем, и в нижнем ресторанах. Люся тогда же познакомила меня с Лидией Густавовной [Суок-Багрицкой]. К тому времени Люся уже немного писала. Мне запомнилась одна повесть — то ли Люся написала ее, то ли рецензировала — об одном учителе, слепом, вернувшемся с войны. Дети же жестокие — они подсказывали друг другу так, чтобы он не мог это уловить. Но в классе нашелся кто-то, кто пристыдил учеников, сказал, что так делать некрасиво. Обманывать пострадавшего на фронте человека — всё равно, что родину обманывать. Не помню, где, но повесть эту напечатали, — по-моему, в какой-то газете. Это происходило до ее поездки в Ирак.

Микоян был близок с Геворком, рассказывали, что до революции он даже укрывался с ним одной шинелью. Однажды он предложил Люсе поехать в Ирак, в составе советской делегации. Они поехали вместе с Иваном. К поездке в Ирак отношение было хорошее — это было очень интересно. Я знала, что они едут туда лечить людей, а что они едут бороться с какой-то эпидемией — не знала[302].

В 1968 году Люся была во Франции, у родственников. Оттуда она привезла мне керамический подсвечник в виде Эйфелевой башни и очень хороший отрез на платье.

Люся 1923 года рождения, тогда как в паспорте записан 1922. Когда шла речь о пенсии, она говорила, что ей повезло. Правда, как участник войны она и так имела право на раннюю пенсию. Когда она ушла на пенсию, почему-то у нее была не оформлена пенсионная книжка. Я ходила в её училище и хлопотала, чтобы ей вписали весь трудовой стаж.

А в 1954 году в квартиру на Чкалова мы с Руфью вдвоем вошли первыми, с открытыми ртами. Руфь сразу папиросу взяла, я — тоже. Мы тогда курили «Беломор». И негде было сесть, мебели ещё не было: посидели на ванной, на приступочке у балкона. Квартира шикарная.

Май 2016 г.

Сима Мостинская-Лавут

Сима Борисовна Мостинская — вдова Александра Павловича Лавута (1929–2013), активного участника правозащитного движения в СССР, проведшего 3 года в лагерях (1980–1983) и 3 года в ссылке (1983–1986).

Не очень помню, когда точно я с ней познакомилась. Не помню, чтобы Елена Георгиевна приходила к Сереже Ковалеву: по-моему, я её там никогда не видела. Сам Сергей Адамович у них бывал: если мы по какому-то поводу попадали к Сахарову и Боннэр, Ковалев всегда у них был.

Сима Мостинская-Лавут

Андрея Дмитриевича мой муж знал раньше, чем Елену Георгиевну. Ещё с Ковалевым он ходил к Сахарову на старую квартиру, на Соколе. С Ковалевым изначально знакомство было по научным делам, а затем уже — по правозащитным.

Александр Павлович довольно часто виделся с Андреем Дмитриевичем: обсудить какой-то текст, составить письмо. Иногда Александру Павловичу доставалось от Елены Георгиевны — что он чего-то не сделал, или опоздал — но ему не привыкать, он спокойно относился к таким вещам.

То, что моего мужа могут арестовать, я понимала. Если его долго не было, я думала, что уже схватили. За ним очень долгое время ходили.