Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Когда я сказала, что хочу зайти к Люсе и Андрею Дмитриевичу, мне сказали, что делать этого не нужно — их квартира постоянно контролируется, стоят топтуны рядом с подъездом, везде прослушки. В Горьком меня ещё в один дом посылали — там дали банку липового меда. В этом доме я почти ничего не помню.

В Горьком с продуктами было очень плохо, жрать нечего было вообще. На полках в магазинах стояли килька и пиво. Весь Горький ездил в Москву отовариваться, что-то могло быть в заводских столовых. 1984 — очень голодный год, я всегда его проклинаю. Моим сыновьям нужно было мясо — мы-то зарабатывали неплохо, но и в Ленинграде купить мясо было невозможно. В субботу в семь утра нужно было добежать до магазина, занять очередь. Первыми у нас никогда не получалось — были вторыми-третьими. Выходил такой респектабельный продавец, выносил поднос, на котором лежали три-четыре куска с маленькими косточками. А дальше шли только кости. Больше двух килограммов мяса одному человеку в магазине за один раз не продавали.

Перед похоронами Сахарова Люся всю ночь просидела над гробом. На похоронах постоянно шел поток людей в Московском дворце молодежи, играла живая музыка, музыканты сменялись — молодые студенты, артисты, ансамбли — и вдруг с музыкой образовалась пауза. Рэм[298] стоит, а рядом — Анечка, дочка Танина. Рэм говорит Анечке: «Может, ты поиграешь?». Анечке 13 лет:

— А что поиграть?

— Ну, Шопена.

Она пошла и играла минут 20.

Из Дома молодежи мы в этом катафалке поехали в Академию наук. Недалеко от здания Академии остановились, вынесли гроб, поставили его на что-то. А рядом лестница широкая, подъезд и выход из какого-то дома — это здание Президиума Академии. Открылась дверь, и вышел Горбачев со свитой — попрощаться. Здоровые амбалы окружили это всё, зонт держали над Горбачевым. Он вышел, весь лоснившийся, будто загримированный. Люся стояла как железная, как кол в неё воткнули. В Академии с Сахаровым прощались ученые.

Иван был на похоронах Сахарова, со своей дочерью от второго брака Ольгой. На следующий день они с Олей были на Чкалова. Отношения у них с Люсей были — как студенческие, они продолжались всю жизнь.

В конце жизни у Люси было низкое давление, из-за этого раньше половины двенадцатого Люся не поднималась.

Очень хорошая у нас встреча с Люсей была в 2002 году. Мы провели день вместе в Москве, на Земляном валу. Там была Люся, я, Зоря и Верочка. Верочка — жена Игоря, Люсиного брата. Брата уже давно не было, но они общались. Люся выключила телефон — сказала: «Сегодня меня нет. Я вас провезу по старой Москве» — возила нас по мостам, переулкам, рассказывала… Она тогда ещё водила машину. Съездили на кладбище. Потом приехали домой, сварганили обед, выпили, посидели. А вечером Люся села с телефоном — когда все разъехались.

Сергей Мищенко

Мищенко Сергей Максимович — муж Натальи Матвеевны Мищенко.

Я познакомился с Еленой Георгиевной в 1955 или 1956 году. Она жила тогда в Ленинграде с мужем Иваном Семеновым и дочкой Таней. Я тогда был курсантом, учился в военном училище, приходил к ним со своей будущей женой. Мне тогда был 21 год, Люсе — 33. Меня принимали очень тепло, радушно, у меня всегда были прекрасные отношения со всеми родственниками жены.

На обороте написано: «Дорогой тетке от племянников Н. и С. Мищенко, 18.01.1959».

Они жили в коммунальной квартире на Фонтанке, недалеко от Большого драматического театра, у них там была небольшая комната. Коммунальная квартира была очень большая, кухня огромная. Всего в коммунальной квартире на Фонтанке жило 12–13 семей. В отличие от других коммунальных квартир, я не помню там никакой ругани, склок. Даже в маленькой комнате у них была хорошая библиотека, часто разговаривали о литературе, Люся знала много стихов, люди они были очень интеллигентные. Руфь Григорьевну я там не видел, познакомился с ней уже в Москве.

Не могу сказать, что мы заходили часто: увольнительные в училище у меня были только на выходных, всегда было много дел, которые нужно было сделать.

В 1957 году мы с Наташей поженились и уехали на север, где я служил. Когда мы вернулись в Ленинград, Люся жила уже в Москве. Когда мы бывали в Москве, мы останавливались либо у них, либо у отца Зори. С середины 60-х годов мы приезжали в Москву почти каждый год. Я бы не сказал, что в квартире на Чкалова всегда было много народа, хотя иногда кто-то и приходил. По вечерам у них было принято вместе ужинать, пить чай и беседовать на кухне. Правозащитники, которые к ним приходили, были мне незнакомы, но с ними сразу возникали доброжелательные отношения.

Когда Иван разошелся с Люсей, мы не прекратили с ним общаться, с его семьей были самые хорошие отношения всегда. До того, как Люся вышла замуж за Сахарова, я о нем не знал. Когда мы познакомились, с ним также установились самые теплые отношения.