Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Милетич Николя — журналист, многолетний сотрудник агентства «Франс Пресс» (AFP). Первая его командировка в Москву длилась с 1978 по 1981 годы, он был вынужден покинуть СССР из-за того, что помогал диссидентам.

Я приехал в Москву в июне 1978 года. С момента моего приезда и до знакомства с Андреем Сахаровым и Еленой Боннэр прошло две недели. Я сразу поехал в Калугу на суд над Аликом Гинзбургом (июль 1978 г. — Ред.). У здания суда другие иностранные корреспонденты показали мне Сахарова и Боннэр. Я был совсем молод, они обращались ко мне на ты, называли Колей.

Николя Милетич, 2015.

Иногда Андрей Дмитриевич сам звонил в AFP и предлагал приехать. Помню подобный случай, звонит Сахаров: «Коля, можете приехать — тут татарка, перебралась в Крым из Узбекистана, но её дом разрушили (обычная история), теперь она в Москве с ребенком и не знает, где жить».

Я приехал. И хотя, наверное, Сахаров уже два часа слушал эту бедную женщину, он помогал ей детально объяснить мне всё снова. Для меня было очень трогательно, что такой великий человек, как Сахаров, говорил: «Извините, уточните, когда было то-то и то-то». Очень спокойно, как будто это было главным делом его жизни. И таких случаев было много.

Пресс-конференция в постели, 1978.

Андрей Дмитриевич всегда говорил медленно, что было удобно мне как иностранцу. Когда собирались большие компании, Андрей Дмитриевич часто не задерживался в них долго, быстро уходил. Видно, что ему было некомфортно.

С диссидентами общались AFP, Reuters, Associated Press, New York Times, Washington Post и даже экзотичные Christian Science Monitor — тогда, возможно, они были на подъеме. Также корреспонденты из ФРГ. На пресс-конференции диссидентов в квартиру А. Д. Сахарова приходили 15–20 журналистов.

Журналисты из соцлагеря, понятное дело, не приходили. И даже югославская пресса, которой в Москве было немало, не контактировала. Некоторые западные корреспонденты также были осторожны в общении с диссидентами, так как боялись, что их могут выслать из СССР.

С диссидентами иностранный корреспондент мог нормально разговаривать. Было не так просто подойти к обычному советскому человеку и сказать: «Вот, я — западный журналист, можете мне рассказать…» Между собой журналисты говорили, что Елена Георгиевна — «дракон», «страшный человек», с которым не нужно ссориться. Всем был виден контраст — Андрей Дмитриевич всегда мягкий, спокойный. Она же могла резко что-то сказать. Но это был симпатичный контраст.

Помню, была назначена одна из пресс-конференций, но Андрей Дмитриевич заболел. Её проводили в комнате, где он лежал. Боннэр что-то говорит, может быть, Сахаров — тоже. Другие люди читали заявление — как обычно.

Кто-то спрашивает: «Андрей Дмитриевич, как вы себя чувствуете, вы долго будете лежать?» Он не успевает ответить, и уже слышен голос Люси: «Академик Сахаров будет лежать ещё столько-то дней».

В квартире Сахарова проводилось больше всего пресс-конференций Хельсинкской группы, евреев-отказников и других. Понятно было, что это квартира Сахарова, вряд ли ворвется КГБ — это была какая-то всё-таки защита. Агенты, конечно, ходили вокруг дома, но проведению пресс-конференций это не мешало. В конце каждой пресс-конференции раздавались заявления, которые можно было цитировать.

С Иваном Ковалевым, 1980.

Общаясь с диссидентами, от них, можно было узнавать какие-то новости раньше, чем они появлялись в «Хронике текущих событий». А диссиденты могли просить иностранных корреспондентов отправлять письма за границу, устанавливались личные контакты.

Мы боялись иметь дела не с теми людьми. Мы хотели быть уверены, что те, с кем мы лично взаимодействуем, не стучат. Если я видел человека у Сахарова, значит, по всей вероятности можно считать, что это «нормальный» человек. Для меня были три такие квартиры, где было возможно встречаться с хорошими и надежными людьми: Сахарова, Арины Гинзбург и Димы Борисова.

Елена Боннэр и Лиза Алексеева на проводах Николя Милитеча. Квартира на Чкалова, сентябрь 1981 г.

Постепенно я стал бывать в квартире на Чкалова чаще. Я сдружился с Лизой. Помню, во время одной из пресс-конференций она мне сказала: «Зачем тебе слушать, они и так одно и то же говорят, а потом дадут тебе бумажки. Лучше научи меня играть на гитаре». Это, наверное, была полушутка, но её пришлось разочаровать и объяснить, что мне платят за то, чтобы я слушал, что происходит на таких мероприятиях.