Андрей Белый. Между мифом и судьбой

<…> в прошлом году, в октябре, чуть ли не 18-го, в понедельник, я уезжал из Долгого переулка в Кучино; перед отъездом К. Н. мне играла Шуберта (романсы), а я все искал романса, с которым связаны воспоминания юности; его не нашлось: «Не этот ли?» — сказала К. Н. и сыграла великолепный «Die Stadt»: описывается стояние перед городом путника; путник вспоминает, какую боль здесь некогда он пережил; разбилась его любовь; из шубертовских звуков, им соответствуя, встали старые улички Базеля, Базель, мы с Асей, Мария Яковлевна — между нами; «все» бурно поднялось во мне, как обида и… бунт; и я это сказал К. Н.; она меня успокоила; непроизвольно я заехал перед вокзалом к М. А.; и у него случайно встретил приехавшую из «Die alte Stadt» девушку, почитательницу и эвритмическую ученицу… Аси; сыгранный мне К. Н. «Die Stadt» был — предуведомлением; Асина «ученица» вознамерилась мне нечто передать от Аси; и я вернулся в Кучино — «бурей», дней 8 рвал и метал <…>. И это был путь от «боли» и «бунта» к теме, преодолевающей «Воспоминания» (Белый — Иванов-Разумник. С. 547)[1571].

Для подтверждения подлинности своего пути от «темных» чувств к свету Белый пересказывает прошлогодний дневник:

<…> мои дневниковые записи от октября 1926 года (на днях их перечитал: полезно!) — перечисление «кровных обид», полученных от Аси, Общества, Базеля и «старой дуры» (так в миги ярости зову «Frau Doktor Steiner»); 23‐го и 24‐го в «Дневнике» записи: «довольно», «нельзя» бурлить: лучше темное и интимное не вспоминать, а вспоминать — светлое, полученное от доктора; так «боль» и «бунт», исходящие от «Die alte Stadt», перешли в ноты «Воспоминаний» о докторе (ноябрь — декабрь), в темы «Пятого Евангелия» (январь 27<-го> года), «фантом»; и отсюда: в проблему эфирного тела, физич<еского> эфира (который — не физичен) и материи (февраль — март) до… Батума (Белый — Иванов-Разумник. С. 547)[1572].

В «Ракурсе к дневнику» в записи за октябрь 1926‐го значится:

Возвращаюсь к «Дневнику» <…>: сюда валю и эмбрионы мыслей, и личные отметки. Так: в октябре из «Дневника» вытягиваются мои воспоминания о духовной работе у Штейнера; потом обрываю воспоминания на том месте, где они еще не анализированы сознанием (довожу анализ моих «медитаций» до Христиании); и перехожу к теме просто «Воспоминаний о Штейнере» (РД. С. 492)[1573].

Вероятно, под упомянутыми в «Ракурсе к дневнику» «личными отметками» и тем «местом» мемуаров о Штейнере, которое еще «не анализировано сознанием», следует видеть те самые «кровные обиды» на А. А. Тургеневу, М. Я. Сиверс и западных антропософов, которые были записаны в «Кучинском дневнике», а потом пересказаны в письме Иванову-Разумнику.