Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Когда теперь бывает душно и тяжело, то оказываешься душевно слабее своих же мыслей. Достал свой дневничок, и себе самому в назиданье, а не Вам, прочитываю написанное мною себе в Дневник скоро год тому назад. «Предстоящее семилетие будет особенно трудно для непознавших…; ведь обращение к ним… познать будет идти остраннением их кармы, которую они услышат стуком судьбы; а этот стук есть стук бед, трудностей, страданий…» (Кучинск<ий> дневник, 1 янв<аря> 1927 г., 1 час ночи).

Легче записывать рецепты для других, чем для себя. Остраннилась за эти десять месяцев и моя карма. Остраннение в том, что вижу Аримана почти воочию на физическом плане; и он пристает, цепляется, ущипывает пальцы, бьет трамваем, бросает об лед, обнимает медведем и вместо утешающих листиков бросает в глаза муть с песком и подставляет глухую стену, в которую и вперяешься; не говоря уже о том, что жизнь наша вполне, как темница. Кряхтишь вовсю. Но в темницу не верю. И не случайно в моем Кучинском дневнике запись 1‐го января кончается текстом, открывшимся мне в Книге в самый безысходный, темничный миг: «Темницу мы нашли запертою, но отворив, не нашли в ней никого» (Деян<ия> ап<остолов>). Речь идет о выведении из темницы апостолов ангелами. Так же «претерпевшие до конца» будут духом изведены из темницы. «Изведи из темницы душу мою» (Белый — Иванов-Разумник. С. 540–541).

В «Ракурсе к дневнику» в записи за 1–2 января 1927 года эти «новогодние» мысли, вероятно, нашли такое лаконичное отражение: «Тема ритма года» (РД. С. 492).

Или — другой пример. В письме от 23 октября 1927 года Белый вспоминал, как цепь случайных обстоятельств (знакомая мелодия, неожиданная встреча) всколыхнула в нем год назад память о душевных травмах, нанесенных ему в середине 1910‐х А. А. Тургеневой, М. Я. Сиверс (женой Р. Штейнера) и дорнахскими антропософами, и о том, как эти болезненные воспоминания перерождались в воспоминания светлые: