Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В этом пронзительном высказывании поражает многое. Во-первых, Белый если не вину, то инициативу в разрыве отношений со «старинным другом» берет на себя (редкий случай!). Во-вторых, он фактически признается Метнеру в том, что прежняя любовь-дружба жива, а ссору объясняет исключительно идейными разногласиями, тем принципом, который выше чувства. Белый напрямую, через головы читателей, обращается к Метнеру, ожидая понимания и, скорее всего, ответного жеста-признания.

Сделанный в итоге выбор в пользу вражды (из принципа), а не дружбы Белый объясняет, на первый взгляд, не очень логично — горьким опытом его отношений с Блоком, а точнее — с «памятью» об умершем в 1921 году Блоке:

«Друго-врагов», «враго-другов» не мало я видел: а — Блок? Написал я «восторженно», в светлые краски рисуя его, а себя обрисовывая шутовски. Зачем? Потому что иначе я должен бы был его жизни сказать, сжавши губы, — суровейше, принципиально:

— Бессмысленная, непутевая жизнь: Нет и нет!

Похоронные речи, — особые речи; им я отдал дань: зарисовкой «прекрасного» Блока; а над безобразием Блока — молчанье теней, безобразящих «Белого»; если бы все я сказал, то наверное, не было б повода, прочтя «Память о Блоке», оплевывать Белого[1345].

Вызван этот маловнятный эмоциональный всплеск был публикацией в 1928‐м «Дневника» Блока за 1911–1913 годы[1346]. Книга, знакомство с которой произошло как раз во время работы над «Ветром с Кавказа», не просто разочаровала Белого, но возмутила и ранила до глубины души: «Читаю „Дневник“ Блока: в ужасе от него», «Киплю „Дневником“ Блока. Кончил „Ветер с Кавказа“» (РД. С. 510)[1347]. Причины своего «ужаса» и «кипения» Белый подробно изложил в письме Иванову-Разумнику от 16 апреля 1928 года: