Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Женился же он на Братенши; с женою уехал; и переписка — возникла и мы посылали друг другу не письма — статьи; разговор продолжался; я вскоре же посвятил стихи Метнеру: «Старинный Друг». Здесь описана новая встреча друзей, где-то прежде встречавшихся, тотчас узнавших друг друга; ведь встречи с Э. Метнером поднимали во мне впечатленье, что наш разговор, охвативший ряд месяцев, напоминавший пиры, — продолжение какого-то единственного разговора, происходившего где-то; а продолжение отнесется в далекое будущее — может быть, — в иные вселенные; близость с Э. К., напряженность, всегда высекавшая электрические разряды идей меж нами, — напоминала мне встречу друзей, разделенных веками и не доведших единственного разговора до окончания; встретилися: оборванный разговор — ярко вспыхнул:

Открылся ряд тысячелетий длинный
Из мглы веков, сквозь полусумрак серый:
Янтарный луч озолотил пещеры.
Ты — возвращаешься, о друг старинный.
И та же все — старинная свобода.
И та же все — весна; и радость снится….
Суровый гном, весь огненный, у входа
В бессильной злобе на тебя косится.

«Суровый гном» — тема рока, всегда возникавшая между нами:

Мы вот стоим, друг другу улыбаясь…
Мы смущены все тем же тихим зовом;
С тревожным визгом ласточки купаясь
В эфире тонут бледно-бирюзовом.

Эфир и визг ласточек — тема прозрачной до необычайности атмосферы меж нами, меня заставлявшей бояться, что эта прозрачная атмосфера есть близость ненастья:

Мы — прежние. Мы вот, на прежнем пире;
По-прежнему: нам небо в души днеет;
По-прежнему: овеивает миром,
И — бледно, бледно, бледно бирюзеет.

Боязнь, что та ясная дружба низринется роком — продиктовала мне строки:

Вдруг лошади над жалким катафалком
Зафыркали: и тащут нам два гроба.
И тот же гном вскричал под катафалком:
— «Смерть — победила: это вам — два гроба».

Рок встал через 13 лишь лет его книгою «Размышления о Гете», моею ответною книгою «Рудольф Штейнер и Гете — в мировоззрении современности»; восторжествовали коварные Нибелунги; стихотворение — осуществилося:

И я очнулся: старые мечтанья.
Бесцелен сон о пробужденье новом:
Бесцельно жду какого-то свиданья.
Касатки тонут в небе бирюзовом.

Э. К. отчетливо понял стихотворение; он называл себя, тихо посмеиваяся — «старинным другом»[1330].