Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Если бы Блок исчерпывался б показанной картиной <…>, то я должен бы был вернуть свой билет: билет «вспоминателя» Блока; должен бы был перечеркнуть свои «Воспоминания о Блоке», отказаться от них в примечании такого рода: «Ознакомившись с материалом „Дневника“ 11–13<-го> годов, беру назад слова покаяния о том, что я де не понял Блока в эпоху наших прей и взаимных вызовов на дуэль; я, стало быть, понял Блока в 1906 году; мои рецензии на „драмочки“ и на „Нечаянную Радость“ — правильный ответ; и если Блок на протяжении всего „Дневника“ — то, чем он является в напечатанном томе, то я должен реставрировать в 28<-ом> году свой взгляд на Блока 1906 года: впредь до опубликования материалов, из которых было бы видно, что, кроме Блока, белогорячечного, „мистика“, народоненавистника, эгоиста и т. д., был Блок большой, — „впредь до…“ зачеркиваю свои надгробные слова о Блоке („De mortius aut bene, aut nihil“; мои слова отныне не „bene“, а — „nihil“ <…>» (Белый — Иванов-Разумник. С. 587).

Уже Иванов-Разумник в комментариях к своей переписке с Белым отмечал, что «отрицательное отношение АБ к этому „Дневнику“ немедленно отразилось на концовке „Ветра с Кавказа“, дописывавшегося в те же дни (март 1928 года)», а также на его других позднее написанных мемуарных произведениях (Белый — Иванов-Разумник. С. 589)[1349]. Последующая эволюции образа Блока была детально прослежена в работах А. В. Лаврова и Л. С. Флейшмана[1350].

Следует указать, что появление блоковской темы в финале «Ветра с Кавказа» композиционно мотивированно тем, что в Тифлисе Белый выступал с двумя лекциями, одна из которых была целиком посвящена Блоку[1351]. Незадолго до выступления писатель прочел вступительную статью И. М. Машбиц-Верова «Блок и современность» к сборнику стихов Блока, вызвавшую ярость: в статье утверждалось, что именно Белый заразил Блока увлечением мистикой и что Блок впоследствии от этого дурного влияния освободился[1352]. Как отмечено Н. В. Котрелевым, эта «статья Машбица-Верова была очередным и очень ярким знаком, показывающим, что в пространстве советской литературы места для Андрея Белого не предусмотрено, этот писатель литературе нового мира не нужен, следовательно, и не допустим»[1353]. В жесткую полемику с Машбиц-Веровым Белый вступил непосредственно на лекциях, а потом подробно пересказал свои аргументы и свое видение ситуации в «Ветре с Кавказа»[1354]. Так что вернуться в конце книги к теме, ранее поднятой, было логично, хотя, конечно, масла в огонь беловского возмущения, отразившегося в финале «Ветра с Кавказа», подлила прежде всего публикация «Дневника» Блока.

Для нас же важно, что публикация «Дневника» Блока повлияла и на восприятие Белым своих отношений с Метнером. Травмированный прочтенными записями и вынеся из этого урок на будущее, Белый объявил в «Ветре с Кавказа», что не будет впредь повторять былых ошибок («<…> мы — в настоящем, чтоб выучиться избегать прошлых промахов: глупого дон-кихотизма, себя-осмеянья для… памяти „друга“»[1355]) и отказываться от принципов в пользу личного чувства: «В случае с М. — показал себя твердым: М. — враг <…>»[1356].