Альпийский синдром

Секретарше я приказал по возможности быстро пересмотреть наряды и надзорные производства и привести их в порядок. Техничка поняла меня с полуслова, вылетела в коридор, загремела там ведром и зашаркала шваброй. Игорек рванул в магазин за минеральной водой, затем принялся наводить в гараже порядок. Что до Ильенко и Саранчука, я посоветовал им не слишком тушеваться и подготовить для просмотра материалы проверок и уголовных дел.

Затем я на всякий случай позвонил в одно из хозяйств и заказал обед: уху, шашлык и еще что-нибудь из домашней снеди.

– Борщец? Картошка со шкварками из печи? Квашеные помидорчики? Селедка под лучком, а? Или вашему марципаны подавай? Так у меня нет марципанов, мы люди простые, – притворно вздохнул голова по фамилии Яровой, но тотчас потеплел голосом. – Ладно, не беспокойтесь. Помните, где вас когда-то привечали? Да, в нашей столовой. Там и накрою. Только за стенкой менты живут, пять человек. В комнате для гостей. Прибыли из области с проверкой, живут и столуются. Не помешают?

– Как не помешают? Непременно помешают! Вы уж побеспокойтесь, чтобы они без надобности не высовывались. Есть отдельный вход-выход из гостевой? Вот пусть и просачиваются этим ходом, если приспичит.

– А как же, предупрежу. А он согласится? У нас не ресторан – столовая для рабочих. Он, говорят, ни с кем знаться не хочет, а тут столовая. Нарвемся на неприятность…

Я ответил, что того не ведаю. Но если не согласится – черт с ним, сами погуляем. И добавил про себя: может статься, напоследок…

Положив трубку, я бесцельно прошелся по кабинету, зачем-то заглянул в угол между дверью и сейфом, открыл сейф, перелистал журналы проверок и контрольные кодексы, но понял, что толку от этой суеты-маеты никакого, уселся в кресло и стал глядеть в окно.

Во дворе Игорек вовсю драил «семерку». Пробежала с полным ведром Любка, выплеснула под сиреневый куст грязную воду, поставила ведро у ног, подбоченилась одной рукой, другой отерла со лба пот и, скаля позолоченные зубы, что-то крикнула Игорьку и сама же засмеялась сказанному. Распрямив спину, тот с недоумением глянул, досадливо дернул плечом и опять взялся за тряпку.

«Всегда бы так! Работнички!» – подумал я и тотчас забыл – не до них было, не до вымытых полов и натертой до блеска легковушки. А было до того, с чем едет в район Горецкий. Неспроста, думал я, он так и жег меня взглядом на вчерашнем семинаре, который, как было заведено в последнее время, проводился в воскресенье, и уже на следующий день, в понедельник, решил нагрянуть в Приозерск. Что-то задумал? Или это обычный рутинный визит в район, где еще ни разу не был? Вот ведь напасть: какие-то три года миновали после злополучной аварии под Сокольцом – и снова опасность, снова гон за спиной, а бежать-то некуда. Пятнадцать человек из 28 районных прокуроров уволены за полгода – почему бы мне не стать шестнадцатым? По крайней мере, надо быть к этому готовым.

Закрыв глаза, я представил Горецкого – узкое, вытянутое вперед лицо, не лицо даже, а как бы голова большой хищной птицы: нос клювом, покатый лоб, ежик жестких, пересеянных ранней проседью волос, острый подбородок, ниточка черных подбритых усов, зоркие безжалостные глаза… Не человек – кондор. Анфас и в профиль. Одна нестыковка: этот не питается падалью – только свежим мясом и кровью…

Впервые я увидел его на январской коллегии прокуратуры области, на которую прибыл генеральный прокурор с неожиданным известием: Богдан Васильевич Мартынчук уходит на пенсию и он, генеральный, представляет коллективу замену. Тогда только присутствующие в зале обратили внимание на высокого человека с хищным профилем и надменным лицом, сидевшего в президиуме во втором ряду. Горецкому дали слово, и те несколько коротких успокоительных фраз, которые он произнес, время от времени поглядывая на генерального – какое впечатление производит? – никого не убедили, что кадровых перемен в области не предвидится, все могут спокойно работать на своих местах.

– Вот увидите, этот погонит! – шепнул за спиной кто-то из прокуроров. – И глазом моргнуть не успеем, как погонит.

– Это за что? – спросил другой сердитым баском. – У меня все в ажуре.

– А вот поглядишь. С тебя и начнут, раз в ажуре. Таких нынче не требуется.

Я перевел глаза на Мартынчука: бодрый и подтянутый, напоминающий матерого седогривого льва, бывший областной держался достойно, и только яркий, нездоровый румянец и накаленный до дрожи голос выдавали, что этот день был одним из самых черных в его жизни. Поднявшись на трибуну, он покраснел еще гуще, до синюшно-багрового отлива шеи и щек, и произнес с густым хрипловатым нажимом слова благодарности всем нам, дружному и сплоченному коллективу, с которым довелось работать последние пять лет. И при этом по-мальчишески непреклонно и упрямо уводил глаза от колюче-самоуверенных буравчиков генерального, как если бы не видел того в упор. «Обиделся, старик, ох как обиделся!» – не без сожаления подумал я: все-таки большой пласт жизни уходил в небытие вместе с Мартынчуком.